Тут и стоял Старик, его серо-стальной плащ был испещрен каплями, громада его неподвижного тела и исходящее от него спокойствие заполонили тесное пространство. Он держал в руке маленькую раскрытую книжицу.

— Привет, Лэнни, — громко сказал он, не поднимая глаз и, возможно, даже не двигая губами. Ох уж эта его знаменитая способность! Интересно, он тренировался так говорить, когда еще не занимался нейтрализацией негодяев?

— Здравствуйте, — сказал я. После всех многолетних приключений — на «вы».

Потом он захлопнул книжку и полностью переключил свое внимание на меня:

— Когда-нибудь читал Ансельма?

— Не уверен.

Он взмахнул маленьким томиком, перед тем как сунуть его обратно на свободное местечко на одной из полок.

— Для некоторых людей невидимый мир столь же реален, как и видимый. — Его лицо осветилось слабой усмешкой. — Другим же требуется напоминание.

Интересно, он имел в виду только себя, углубившегося в чтение, или меня, любого из нас, отрицающего жизнь духа. В молчании я слушал шум дождя, доносившийся с улицы через все еще открытую дверь магазина, и ощущал, что видимый мир достаточно полноценен.

Старик спросил о моей жене, велел заботиться о ней и ушел. А я забыл поблагодарить его за подарок на свадьбу. Мне стало интересно, обнаружу ли я послание в той книжице, которую он держал в руке, но потом не смог найти место, куда он ее положил. Возможно, ее автором был вовсе не Ансельм, но другой, отсылающий к Ансельму, или некто, напомнивший ему об Ансельме. Ход мыслей Старика всегда оставался загадкой.

Я вспомнил об этом магазине десяток лет спустя, когда рухнули башни. Обитая в нескольких часах езды от города, с безопасного местечка на диване я наблюдал, как взрыв вытолкнул серое облако обломков именно на эту улицу; позже я читал, что эта книжная лавочка стала спасительным пристанищем для людей, бежавших с места катастрофы. Связь между этими событиями проявилась, когда представители власти пришли ко мне с просьбой помочь им поймать Старика.

В середине ноября, серым туманным утром, когда я только взялся за Камю, кто-то подтащил стул к моему миниатюрному столику.

— Не возражаете? — спросил он. Незнакомец снял серую фетровую шляпу, которая всколыхнула во мне и любопытство (кто сейчас носит подобные головные уборы?), и неприязнь (почему он не пошел за другой столик?). Он оценил мою гримасу и искоса оглядел весь обеденный зал.

— Здесь славно, — выдал мужчина свое экспертное заключение. Затем снял плащ (как я заметил, без подкладки, рассчитанный на более теплый климат). Повернувшись к окну, я увидел на улице машину у одной из обочин, квадратную и очень американскую; уверен, что человек на пассажирском сиденье тоже в ответ посмотрел на меня.

Закрывая книгу, я вдумчиво оценил обстановку — уже долгие годы я этого не делал.

— О чем это вы?

Он поставил стул на неудобном расстоянии. Железные ножки прогромыхали туда-сюда по плитке, пока он молча устраивался за столиком. Я отложил Камю и напрягся. Единственным твердым предметом в пределах досягаемости была сахарница, полная на три четверти. Сойдет. Складные стулья тоже легко могли стать защитой, если их пнуть в нужном направлении. Еще надо не упустить из вида мужика в машине… но навязавшийся компаньон уже держал руку в кармане пиджака. Расстегнутый пиджак свободно раскрылся, и я смог увидеть: он достает не оружие.

— Я из Агентства национальной безопасности, — сказал он, извлекая корочки, и обеими руками раскрыл их. Я прочел удостоверение: его зовут Раксби. — Впрочем, сейчас я числюсь по другому ведомству, которое еще официально не сформировано. Все в мире меняется, мистер Лэнаган.

— Неужели?

Он хмуро посмотрел на документ:

— Думаю, да.

— А я думаю, нет. — На вид ему было лет 35. — Памяти молодого человека недостаточно, чтобы судить об этом.

Наконец он встретился со мной взглядом.

— Я понимаю и высоко ценю ваши высказывания. — Он привстал и быстро чуть подвинул стул вперед одной рукой, потом снова сел. — Но человеческая вера в сущее — вот что может дать трещину. Вот что изменилось. Наше ощущение безопасности.

— Так чего вы от меня-то хотите?

Он кивнул:

— Хотим связаться с вашим бывшим нанимателем.

— Он никогда не нанимал меня, — с полуулыбкой произнес я.

— Ладно, — сказал он столу. — Хорошо. Мы оба знаем, что ваша работа как-то вознаграждалась, но ладно. Дело в следующем, — тут его голова стала подниматься, — мы думаем, что в настоящее время он мог бы оказать нам колоссальную услугу.

— А мне-то откуда знать?

— Ну, мы просто так думаем. Не знаете ли вы, как с ним связаться?

— Нет, не знаю. И — нет, — продолжил я, предвосхищая его следующий, вполне очевидный вопрос, — я бы не сказал вам, если бы знал, но я и вправду не знаю.

Его взгляд забегал туда-сюда — с одного моего глаза на другой, словно сравнивая их.

— Мистер Лэнаган, есть ли у вас какие-либо причины не доверять своему правительству?

— Не больше, чем у любого другого человека, — ответил я.

— Ладно, — слишком поспешно откликнулся он и взял шляпу за излом тульи. — Хорошо, если у вас появится какая-нибудь догадка, где он может находиться, или если он свяжется с вами, пожалуйста, дайте мне знать. — Раксби вытащил карточку и припечатал ее к столу. Я к ней не притронулся. Он поднялся, со скрежетом отодвинув стул, и снял пальто с крючка на стене. — Возможно, мы еще встретимся.

— Мир полон чудес, — сказал я, и он ожег меня взглядом, в котором просматривалось раздражение, чего я, собственно, и добивался.

Только после того как машина отъехала, я взял его карточку. Мой кофе остыл, открывать книгу уже не было никакого желания. Выходя из заведения, я порвал карточку в клочья и выбросил в мусорную корзину.

Конечно, вечером мы с Кларой обсудили мои дневные приключения. Тесно прижавшись ко мне в постели, она попросила усладить ее слух интересным рассказом. У меня было припасено штук тридцать историй на выбор, а то и больше, одна лучше другой, имевших самое непосредственное отношение к ключевым событиям в мире. Вот бы у меня было тогда какое-нибудь записывающее устройство! Вместо этого остались неясные воспоминания, в которых смешивались и переплетались сюжеты, куда-то пропадали решающие моменты, вдруг возникавшие, когда я приближался к кульминации повествования. Вдобавок наслаивались произведения, читанные в юности и не только, и я уверен, что именно дополнительные сцены из беллетристики удачно склеивали фрагменты моих россказней.

— У меня плохо получается, — сказал я, уже не помню в который раз.

Обычно Клара не обращала внимания на подобное нытье и заставляла меня продолжать. Однажды она объяснила: «В таком изложении есть определенная частица обаяния. Твои рассказы — будто из другой жизни. Как фольклор, передаваемый из уст в уста. Такие истории обычно разрозненны, но в них что-то есть. Нечто важное для тех, кто их рассказывает». Я поднял взор к потолку и устремил его дальше, словно мог видеть насквозь.

«А что они значат для тебя? — Она задумалась всего лишь на мгновение и ответила: — Жизнь людей может иметь некую цель».

В день беседы с Раксби я ни словом не обмолвился Кларе об этой встрече, пока мы не улеглись в постель. Так получилось, что именно в эту ночь она попросила рассказать ей что-нибудь о Старике,