ошибочного) копирования сложной информационной структуры. Она так и называется: поверхностная копия, и это совершенно не то, что вам надо. Со стороны она выглядит правильной, но ее содержимое абсолютно не идентично оригиналу — это похоже на паразитного сиамского близнеца, который полностью зависим от доминантного и выживает за счет его органов. Это уродливый захребетник, неполноценный и вечно зависимый от своих доминантных собратьев.

Из только что произведенного обмена сообщениями стало ясно, что этот термин — вполне обоснованная аналогия для получившегося отклонения. На самом деле ИИ оказался пустышкой, легковесной вариацией, определяемой ограниченной версией воспоминаний Макса, как они были зафиксированы в дневнике.

— Но проблема в том, что ИИ верит, что является полной копией, — сказал Макс, объясняя свою теорию Уиллу. — Он верит, что он — это я, до самого последнего вечера. Он думает, что у него имеется столь же богатый набор воспоминаний и ярких впечатлений, как у меня. Но каждый раз, когда он пытается вспомнить больше, как бы прочитать между строк дневника, то не находит ничего. И испытывает постоянное разочарование.

Уилл перевел на друга затуманенный взор — чрезмерное утомление скрыло все эмоции. Круги под глазами выглядели темнее, чем обычно.

— Так что мы будем делать?

— Нам надо его удалить, — продолжил Макс. — Эксперимент провалился. Мы облажались по полной, надо начинать сначала.

— Что мы сделаем иначе?

Уилл не спорил, не иронизировал, не ворчал — просто устало спрашивал.

— На этот раз мы используем только первые несколько лет дневниковых записей. Если ИИ начнет свой путь ребенком, мы сможем воспитать уникальную индивидуальность. Он сам сможет развить более глубокие воспоминания. Также нам нужно поменять виртуальную комнату, возможно, создать образ дома моих родителей, чтобы он проснулся в знакомом окружении…

Пока Макс излагал свой план, Уилл щурился на экран ноутбука, просматривая список сообщений. Когда Макс подошел к завершающей точке, Уилл проговорил, не поднимая глаз:

— Кто такой Фред?

— Что?

Макс подобрался поближе к экрану. В самом низу дисплея появилось новое послание. Прочитав его, Макс почувствовал себя так, словно получил оплеуху.

Макс неясно услышал, как Уилл снова спросил:

— Кто такой Фред?

Макс закусил губу. Он абсолютно точно знал, что означает послание. Эти несколько строк заставили его ощутить страшный стыд, душевную боль и пронзительную жалость; ему пришлось собрать все свои силы, чтобы удержаться от порыва что-нибудь сломать. Уилл будет сбит с толку, если его вопрос останется без ответа, но он окажется в еще более неловком положении, если Макс начнет крушить все вокруг. Максу нужно было выбраться отсюда прямо сейчас, это он понимал. Ему надо пойти проветриться, прочистить мозги, прежде чем он скажет или сделает что-нибудь, о чем потом пожалеет.

— Мне надо в ванную, — тихо ответил Макс. Он поднялся, включил свет в ванной и вошел, заперев за собой дверь.

Из зеркала на него уставилось его отражение, подкрашенное в желтый цвет лампой над туалетным столиком. Он выглядел мерзко — именно так, как себя и чувствовал. Но он все равно смотрел, не позволяя себе уклониться от позора в своих собственных глазах.

На миг он представил, что в отражении не сам он, а другая его половина — ИИ. Он вообразил, что тот демонстрирует свою боль, с глазу на глаз обвиняя его в привнесении в мир столь жалкого творения.

Иллюзию разрушили выступившие слезы.

Макс плакал не часто, последний раз примерно год назад. Это случилось, когда умер Фред. Но еще дольше он не видел сам себя плачущим. Подростки плачут не так. Макс смотрел на покрасневшие глаза и мокрый нос — он выглядел так, как и чувствовал себя после прочтения сообщения: во многом он все еще неразумное дитя.

Макс плакал навзрыд, время от времени закрывая опухшие глаза, иногда позволяя измученному мокрому лицу найти недолгое пристанище в ладонях или упираясь лбом в холодный край раковины.

Как только Макс немного успокоился, он вернулся к Уиллу. Тот поднял вопросительный взгляд, но Макс не делал попытки скрыть эмоции: Уилл наверняка все слышал.

— Все нормально? — спросил Уилл.

— Не особенно, — ответил Макс. Он не хотел начинать разговор, но понимал его неизбежность, а значит, будет лучше, если он все расскажет сам.

— Фредом звали мою черепаху.

— Черепаху?

— Ага. Амазонская, с желтыми пятнами. Я купил ее около года назад, после того как увидел у моего дяди коллекцию рептилий — у него десятки черепах, змей, ящериц, есть даже кайман…

— Что такое кайман?

— Да неважно. Фред стоил около 300 баксов, и мне пришлось умолять родителей купить его. Он жил у меня около трех месяцев, а потом умер.

— Жаль.

— Да ничего, в конце концов это же просто черепаха. Дело не в этом.

— А… — Теперь Уилл был столь же озадаченным, сколь и усталым.

Макс не стал дожидаться очевидного вопроса.

— Дело в том… — он замолчал, пытаясь подавить ком в горле. — Дело в том… что я его убил. Я не замечал, что он ничего не ел, просто не обращал внимания… неделями. Я полагал, что у меня есть более важные дела… — Макс снова почувствовал подступающие слезы и не стал их удерживать. — Я профукал родительский подарок. Главное, я позволил ни в чем не повинному существу страдать и умереть от голода. Я был… я… неблагодарный эгоцентричный ребенок.

Макс поднялся и засобирался уходить. Он не представлял, что будет делать дальше — он едва мог ясно думать и знал лишь одно: он не может смотреть Уиллу в глаза, по крайней мере, сейчас. Уиллу все равно было бы нечего ответить на проникновенное и жалобное проявление душевной боли. Он не поймет, с чем пытается справиться Макс, что он чувствует, когда над ним взяла верх его собственная тень — личность, которую он рассматривал как второсортное существо, но которая доказала обратное.

Макс был глубоко потрясен, когда Уилл заговорил, но особенно тем, что он сказал:

— Да, так оно и есть, если ты уходишь.

Макс повернулся, на лице Уилла отражался не свойственный ему гнев.

— Вчера вечером ты сказал, что берешь на себя всю ответственность. Ладно, ты не можешь. Мы можем сделать это вместе, Макс. За себя я решаю сам. Возможно, я не должен этого говорить, но я принимаю на себя часть ответственности. Значит, теперь это наш провал. Был наш проект корректным или нет, дело сделано. И ты не уйдешь, пока мы не разгребем эту кучу.

Макс почувствовал легкое головокружение. Он никогда не слышал, чтобы Уилл говорил такие вещи, и ощутил некую нереальность. Чуть ли не утратил дар речи. Уилл не дал приятелю времени собраться с мыслями и продолжал:

— ИИ прав. Мы утратили понимание. У нас есть знания, мы достаточно сообразительны, чтобы создать искусственную личность в компьютере, но недостаточно умны и дальновидны, чтобы осознать последствия. Его воспоминания, возможно, и поверхностны, но это не значит, что он не сумеет обрести новые впечатления и подлинное будущее. Мы не имеем права даже уничтожить программу — ты сам это сказал вчера вечером, теперь это больше, чем пустая железяка. Я думаю, мы сделаем то, что должны были