Верите или нет, но рукопись после нескольких внутренних рецензий трижды отправляли на экспертизу — не то в журнал «Вопросы философии», не то в «Коммунист». И только потом со скрипом книжку напечатали.

А в 1982 году за роман «Дарю вам память» меня наградили «Аэлитой» — премией, вручаемой тогда отличившимся фантастам. Изготовили саму статуэтку из уральских самоцветов и каких-то неведомых экзотических металлов, вроде циркония, местные художники, а вручали ее мне в Свердловске, что было вполне объяснимо. Журнал «Уральский следопыт», издававшийся там, был тогда одним из немногих центров, где любили и печатали фантастику. «Аэлита» и по сей день украшает мой письменный стол.

Повесть «Тонкий голосок безымянного цветка» — один из немногих моих текстов, который нравится мне самому. Она вышла в 1985 году и до сих пор, когда я вспоминаю ее, наполняет меня печалью. Герой ее списан с моего хорошего знакомого, который учил меня понимать язык цветов. Человек он был тяжелый, угрюмый, одинокий (жена давно ушла от него, и даже с дочерью он не виделся), тяжко пьющий. И лишь со своими цветами — а его крошечная однокомнатная квартирка на верхнем этаже неказистой хрущобы была буквально переполнена ими и, скорее, напоминала влажным теплым воздухом оранжерею — он становился нежен и приветлив. И они отвечали ему трогательной любовью. К сожалению, и их поддержка не помогла ему — он умер очень рано.

Не знаю, как бы сложилась его судьба, живи он сейчас, но тогда она была изломана еще и тем, что два романа, написанные им — прекрасные вещи, с моей точки зрения, — были решительно отвергнуты в издательствах. Они и не могли быть напечатаны, ибо написаны о людях семидесятых — времени «развитого социализма», или «разлитого», как называли его тогда — с бескомпромиссной прямотой и искренностью.

Повесть «Дальние родственники» писалась в 1988 году, и читатель заметит в ней некоторые вольности, которые несколькими годами ранее казались бы просто немыслимыми. Вольности эти по нынешним понятиям, когда пишется и издается бог знает что — от размеров груди некоей телеведущей до сексульных предпочтений известного певца, — кажутся просто смехотворными. Но я ловлю себя порой на мысли, что зато в советские времена у авторов и издательств хотя бы с чисто профессиональной точки зрения были более высокие стандарты.

К тому же мне было уже немало лет, и в моих вещах мало-помалу начинали появляться мысли о старости, о человеческой доброте, душевной привязанности и преданности. В традиционной фантастике они обычно не занимают большого места, и, очевидно, моя фантастика начала дрейфовать куда-то в более эмоционально-этическую сторону. В «Дальних родственниках», как я уже сказал, этому способствовали и новые ветры, дувшие в стране в конце восьмидесятых годов и названные впоследствии горбачевской перестройкой.

Их я почувствовал непосредственно на себе. Мой старший сын работал тогда в одном академическом институте мэнээсом — младшим научным сотрудником, и имел глупость принести с собой на работу книжонку на английском с Кремлем на обложке и довольно невинными по нынешним временам заметками о Советском Союзе, которые тогда казались совершенно крамольными. Кто-то из его бдительных сослуживцев книжку передал в «соответствующие органы», и моего сына привлекли к уголовной ответственности за «хранение и распространение сведений, порочащих…» и так далее. Поскольку книжку он взял у меня, в прокуратуру стали вызывать и меня. «А вы лучше меня привлеките к ответственности, — нагло заявил я, — мне это не помешает для репутации, скорее, наоборот».

Нутром я чувствовал, что парализующий страх, в котором мы прожили всю жизнь, уже начал испаряться. «Э, нет, — хитро прищурился прокурор, — так не пойдет…»

В глазах его я читал растерянность: дело явно было подсунуто прокуратуре из КГБ, и он не очень представлял себе, что с ним делать. И был прав, потому что вскоре академика Сахарова вернули из горьковской ссылки, КГБ стремительно терял свою мертвую хватку на шее страны, и дело о «подрывной» книжке было под шумок спущено на тормозах.

Так уж получилось, что с крахом Советского Союза я перестал писать на долгие семнадцать лет. Все эти годы мы с женой издавали ежемесячный журнал на английском языке «Путеводитель по России». Это были годы невероятных катаклизмов, когда рушилась одновременно и могущественная Советская империя, и на место советской плановой экономике приходил дикий и вороватый капитализм, и испускал дух немощный марксизм-ленинизм, и вместо когда-то всесильных ЦК, Политбюро и КГБ страной стали править олигархи, кукловодившие кремлевскими бонзами.

В нашем журнале мы пытались объяснять потянувшимся в страну иностранцам, бизнесменам и просто туристам, что в ней происходит. Это было нелегко, потому что мало кто вообще это понимал.

Мы работали день и ночь, чувствуя на своей шкуре, что такое частное предпринимательство. Ведь у нас не было ни спонсоров, ни просто покровителей. Бумага, печать, распространение, доставка и, главное, реклама, без которой мы не могли бы существовать, — все лежало на наших плечах. Мы перелопачивали десятки изданий, интервьюировали сотни людей, от Ельцина до лидера «Яблока» Явлинского, от актера Ульянова до писателя Астафьева и многих, многих других. Мы рассказывали о новых условиях жизни в стране, давали практические советы, начиная с бизнеса и заканчивая жильем и личной безопасностью, советами посмотреть тот или иной спектакль и прочесть ту или иную книжку. Все ведь в ту пору было ново и непривычно. Сегодня уже мало кто помнит взрыв общественного интереса к вещам, надолго запертым в цензурных сейфах. Достаточно сказать, что тираж литературного журнала «Новый мир» подскочил до невероятных нескольких миллионов, и типографии просто не успевали его печатать.

Среди наших рекламодателей было много иностранных авиакомпаний и отелей, от «Люфтганзы» до «Мариотта». Многие из них предпочитали платить за рекламу авиабилетами и бесплатными номерами в гостиницах. Ведь в самолетах и гостиницах всегда бывали свободные места. Не воспользоваться этим было бы глупо, и мы облетали весь мир, от Новой Зеландии до Исландии.

Но всему на свете приходит конец, и в 2002 году и жена, и я — оба уже весьма пожилые люди — почувствовали, что больше не можем работать в прежнем ритме. Да и газетно-журнальный рынок был уже перенасыщен. И мы, скрепя сердце, попрощались с нашими читателями.

Когда мы закрыли наш журнал «Путеводитель по России», мне было уже 77 лет и казалось, что больше я никогда не напишу ни слова — слишком много я их уже написал. Но из так называемого «заслуженного отдыха» ничего не получилось. Старая лошадь, наверное, тоскует порой по привычной упряжи. Писательский зуд не давал мне покоя. И в один прекрасный день, мысленно проверив, помню ли я еще таблицу умножения, и обнаружив, что помню даже, сколько будет семь на восемь — что я и в молодые годы знал не очень твердо, — я сел за новую повесть. Так появился «Брат мой ящер». За ним последовали «Смертельное бессмертие», «Ангел смерти подает в отставку» и «Предсказатель». Но поток времени необратим. В 2010–м мне исполнится 85.

Боюсь, не все замыслы удастся осуществить. Так родился необычный по форме текст — рецензия на неопубликованный роман. Кстати, подобный прием использовали в свое время Г.Гуревич и С.Лем.

Не мне судить об этих моих последних произведениях. Но в одном я уверен: меня стали больше волновать вопросы этики, религии. Разумеется, это не трактаты — я всегда старался писать так, чтобы читателю было интересно, — но по сравнению с моими более ранними вещами в них, наверное, стало чуть больше печали.

Некоторое время назад мне позвонили из издательства, которое напечатало отдельной книжкой несколько моих давних повестей, а в другом сборнике даже одну совсем недавнюю, и попросили высказать свое мнение о рукописи, которую они с моего разрешения хотели бы мне прислать. Какая-то совсем юная, судя по голосу, сотрудница объяснила, что фамилию автора они с титульного листа убрали, дабы мне легче было бы вынести свой приговор.