комплекс противокосмической обороны, есть ведь вещи поважнее, не правда ли? Например, как правильно выбрать губную помаду для орального секса или не ошибиться при заказе очков от сглаза. В открытом обществе столько интересного, будоражащего, а главное — доступного, до аксонных ли тут индукторов! Да и важно ли, почему все современное оружие разумно и насколько оно разумно? Существенно лишь то, что оно мыслит и даже чувствует, оно себя осознает, пусть и на уровне ребенка, но тем более жестоко его уничтожать! Помните про слезинку ребенка? И не важно, что, капнув на планету, эта слезинка превратит ее в черную дыру. Да-с, господа, слезинка ребенка ставит точку в любой полемике!

Журналисты вовсю эксплуатировали тему всеобщего разоружения. Комитет по безопасности планеты принял наконец решение, но оно, вроде бы такое долгожданное, вдруг показалось цивилизованному человечеству отвратительным и жестоким. Похоже, этому самому цивилизованному человечеству угодить было в принципе невозможно. Внезапно, словно никто об этом раньше не догадывался, лучшие представители рода людского осознали, что, уничтожая оружие, они уничтожают миллионы ими же сотворенных разумных существ. Точнее — не ими. Как раз лучшие-то представители, к которым причисляли себя второразрядные политики, разухабистые артисты, малотиражные писатели, журналисты, политологи и прочие склонные к публичному жужжанию особи, к созданию интеллектуального оружия отношения никакого не имели. Его создавали другие, уже давно записанные лучшими людьми в парии, эти другие были по определению безнравственны, старомодны, малосексуальны, скверно разбирались в политике, бизнесе и моде и вообще выглядели и разговаривали черт знает как. Естественно, в сложившейся ситуации виноваты были они, и только они. Их терпели, пока их детища были необходимы для защиты ума, чести, совести и прочих жизненно важных органов венцов творения, включая, разумеется, задницу, но сейчас, когда настала эпоха мира и выяснилось, какова цена этой защиты, терпение просвещенных людей лопнуло. Да и повода напомнить о себе ни ум, ни честь, ни совесть, ни тем более задница, от которой, как говорится, «отлегло», упускать не собирались.

И они его не упустили.

Расплодившиеся за последнее время импозантные специалисты в области всеобщего и полного гуманизма выступали с требованиями оставить разумное оружие в покое, разумеется, лишив предварительно способности убивать. Да откуда бы им знать, убогим, что оружейный нейрометалл в принципе отличается от нейрометалла общего применения! Что способность к убийству закладывается уже при его создании, и никакие стишки, сочиненные юной системой залпового огня, или песенки, трогательно прошепелявленные по всеобщей информационной сети скучающей термобарической бомбочкой, не помеха основному инстинкту любой боевой системы.

Впрочем, пора было идти. В Центре ждать не любили.

Еремей брезгливо покосился на вывешенную на двери комнаты сына майку с надписью «Я Танк». Майка была несвежей, изображенный на ней аляповатый танк, горестно свесивший трубу масс-драйвера, — уродлив и жалок.

«Настоящие танки из нейрометалла прекрасны», — зло подумал он, ткнул в сенсор и вышел из дома на улицу.

Журналисты, конечно же, были тут как тут. Давешняя передача велась прямо от его подъезда, он это знал, но все равно пошел, потому что его ждала работа. Работа наоборот, то есть уничтожить то, что им было создано раньше. Ему казалось, что он всегда знал — такое время наступит, и готовился к этому. Вот оно и наступило, только он оказался не так уж и готов. Плохо, наверное, готовился.

Потянуло вечерним холодком. Озябшая дамочка-бомба, полагая, что уже сыграла свою роль, торопливо застегивала блузку, но, завидев вышедшего из подъезда немолодого, слегка прихрамывающего человека, самоотверженно рванула пуговицы и стремительно заколыхалась ему навстречу.

— Я — Бомба! — закричала она, косо надвигаясь на Еремея. — Убей меня или хотя бы…

«Гадость какая», — подумал он, опуская голову и делая шаг в сторону.

Негустая толпа протестующих испуганно расступилась, пропуская его к служебному глайдеру.

— Ирод, — услышал он за спиной. — Ерёма-Ирод! Детоубийца!

Черная, выгнутая наружу дверь без стекла опустилась, напрочь отрубая внешние звуки.

«Вот я и получил последнее имя», — усмехнулся он.

Нашарил в кармане пиджака пачку презираемых цивилизованными людьми сигарет, закурил — здесь можно, здесь никто не видит. «Да и какое мне дело? Кто пожелает мне здоровья? Ведь теперь меня зовут Еремей-Ерёма-Ирод. Нельзя желать здоровья Ироду. Не принято».

— В Центр, — хрипло выдохнул он вместе с дымом.

— Не бережете вы себя, Сергей Павлович, — укоризненно прогудел глайдер. — Разве вам не известно, что курить в наше время просто неприлично? Хотите…

Глайдер негромко булькнул и замолчал. Видимо, почувствовал что-то. Нейромашины вообще очень восприимчивы. Дальше они двигались в тишине.

Когда в начале XXI века появилось первое интеллектуальное оружие, никому и в голову не приходило считать его разумным или способным хоть на какие-то эмоции. К примеру, тот же боевой беспилотник, в сущности, оставался самолетом, снабженным более или менее совершенной вычислительной машиной, системой технического зрения для обнаружения и распознавания целей, подсистемами управления средствами поражения, ну и, естественно, самими средствами. Обыкновенная стрекоза по сравнению с ним была истинным совершенством. И не только в смысле аэродинамики, а прежде всего потому, что умела принимать решения и выполнять их. Однако стрекозу никто не считает интеллектуальным насекомым, а вот первые боевые аппараты, действующие без человеческого экипажа, сразу же были записаны в интеллектуалы. Хотя на самом деле экипажи и операторы еще как имели место быть, только находились не в кабинах беспилотных самолетов и не на танковых ложементах, а поодаль, там, где меньше риска погибнуть. Так что, как ни крути, а шовинисты мы, люди, все-таки. По крайней мере, по отношению к стрекозам. Да и к механизмам тоже.

«Убиваю не я, убивает оружие», — говаривал персонаж одного древнего компьютерного шутера.

Врал, подлец! Не оружие убивает, а человек. Потому что именно человек пишет программы для процессоров боевых роботов, а без этих программ железяка, пусть самая страшенная, ничего не может. Ничего не может, потому что ей ничего не нужно. Желание убить себе подобного присуще только человеку. Ну, и в какой-то степени некоторым животным. Впрочем, человек — существо весьма и весьма лукавое. Желание убить самому у него может начисто отсутствовать, но зато наличествовать воля и умение внушить это желание другому. Программисты, сочиняющие программы для боевых роботов, в большинстве своем милейшие люди. Они даже бабочку, сдуру угодившую в кружку с пивом, и то не прихлопнут. Аккуратно возьмут за крылышки, вытащат и посадят сушиться на край пепельницы. Программы эти добрые люди пишут, однако убойные. В прямом смысле этого слова. Потому что работа такая.

Человеческая цивилизация изменилась, когда были открыты аксонные межатомные взаимодействия и построены первые аксонные индукторы. Что такое эти самые аксонные взаимодействия, до сих пор так толком никто и не знает, но ведь и с электрическим током дело обстоит не лучше. Чтобы использовать — не обязательно понимать.

Короче говоря, при помощи аксонных индукторов появилась возможность создавать многосвязные структуры, подобные процессорным, в куске любого вещества. Причем вместе с необходимыми сенсорами. Работали эти структуры на основе возникающих между ними аксонных связей, и быстродействие их оказалось практически неограниченным. То есть суперпроцессор можно было состряпать из любого кирпича, если подвергнуть последний действию аксонного излучения, модулированного определенным образом.

Но аксонный индуктор — всего лишь преобразователь информационного потока в аксонное излучение.

Управляющие информационные потоки, как выяснилось, могли генерировать только живые существа. Люди.

Так на Земле появились нейровещества.