этом. Вы уверяли, что взлом пройдет. Что ни один сторожевик не станет препятствовать прохождению информации с вашего адреса. Что сотрудники не посмеют блокировать… и все такое.

Марко выпрямился, насколько позволяла сутулая спина:

— Во-первых, это было фатальное невезение. Именно в тот день дежурил человек из последней смены сотрудников. А во-вторых, внешнюю защиту мы все-таки прорвали, что значит, информация неминуемо дойдет до… — он громко глотнул, — до адресата. И в-третьих, я видел эту, с позволения сказать, новую хозяйку. Она не потянет наш извоз. Сломается, я точно говорю. И сама захочет его продать.

— Твоими бы устами… ладно. У нас еще есть несколько дней… Предлагаю поменять тактику. Если, как ты и утверждаешь, лошадка адекватно оценивает ситуацию… готовь следующий вброс. Но теперь уже сумма будет пятнадцать тысяч.

Сообщение легло на стол. Может, мне и вправду застрелиться? Ну почему так? Почему они бегут? Что я им сделала?..

Сразу, стоило мне стать владелицей извоза, снялись и ушли несколько семей. А теперь вот это. Прошение об уходе. Тридцать! Тридцать спецов из секции управления. При всем желании я не смогу быстро найти им замену.

Взглянула на часы — пора к лошадке. Чтобы не смущать эксплуатационников, хожу к ним теперь по расписанию, как на работу. Там уже не удивляются. Поняли, что это надолго.

— Привет.

Входить в пресловутый прямой контакт я так пока и не научилась. Продолжаю пользоваться декодером.

Все повторяется с удручающей точностью. Тоска.

— Тоже меня ненавидишь? У меня чувство, что все вокруг меня ненавидят. Твой бывший хозяин. Его бывшие сотрудники. Родственники его бывших сотрудников. И ты. Почему?

Привычка высказывать ему в лоб все, что накопилось в душе за день, появилась только вчера. Не удивительно. У меня скоро паранойя начнется. Из привычных собеседников только собственное помятое отражение. Со стенами разговаривать начнешь. А тут — почти адекватный собеседник. Ну, руки-то у него человеческие. И еще он иногда мигает.

Не в этом случае.

Почему все так криво?

— Знаешь, лошадка… мне это надоело. Ты ведь нарочно надо мной издеваешься? Неужели и впрямь хочешь, чтобы тут опять распоряжался этот ваш господин Марко? Я его видела — человек вконец же опустился. Молчишь. Да, сама знаю, что дура. Но я все равно не отступлюсь, понятно? Все. Иди. Куда хочешь.

Кивнул. В первый раз такое. С той же царственностью, с которой ранее позволял себе опускать веки. И пошел. Действительно, куда захотел — в общий коридор.

Вот интересно, это допускается? И если не допускается, то почему?

Почему-то вспомнился давешний взлом. А вдруг он сейчас вот так и уйдет. Не торопясь, словно князь в изгнание, за приманкой в тридцать тысяч жизней?

— Стой! — сказала ему в спину.

Остановился. Действительно же, слушается. Прав был оператор.

— Почему ранее ты никогда не покидал движок?

Холодом по затылку, по позвоночнику — до самого сердца.

— Не было допуска. Не было приказа.

Это и есть прямой контакт? Это теперь всегда так будет? Мне не понравилось… стоп. Он мне ответил. Впервые за десять дней знакомства.

А ведь ему там, в ходовой части, наверное, чертовски надоело! Я могла бы и сразу догадаться. Осторожно, чтобы не спугнуть удачу, спрашиваю:

— Не было допуска, потому что это может повредить полету?

Холод превращается в ледяные иглы:

— Непосредственно не может.

Больно. Почти как тогда, во время операции. И холодно-холодно-холодно…

Трясу головой, потому что голубоватые стены выказывают намерение рассыпаться перед глазами снежными хлопьями.

— Иди за мной. Третий уровень. Там… неприятности у меня. Большие неприятности.

Идем молча. И я вдруг замечаю, что тишина не просто между нами. Тишина везде. В этом длинном — длинном коридоре, где всегда полно народу. Ни шуршания шагов, ни голоса, ни дыхания.

Они провожают нас взглядами. Сотрудники и родственники сотрудников… их дети. Стоят и смотрят. И каждый взгляд, как стена.

Когда добрались до лифта, я вздохнула с облегчением.

Третий уровень. Здесь, как везде — налет небрежения и запущенности. Только на полу больше мусора, а стены осевой палубы разрисованы некротическими шедеврами подросткового граффити.

Стало страшно. Как бы там ни было, а я сейчас здесь одна. И этим людям за мою смерть ничего не будет… никто и не узнает, если что.

А извоз их интересует в последнюю очередь. Они все равно собрались покинуть борт.

Входим в администраторскую секцию. Молодая сотрудница поспешно прячет помаду в косметичку, поднимает глаза на посетителей… да так и замирает с полуоткрытыми алыми губками.

Потом поспешно отключает силовую панель столешницы и вскакивает.

С колен на пол сыплются внутренности косметички.

— Хозяйка… ой. Рада вас приветствовать в третьем жилом уровне. Я… чем я могу помочь?

— Соберите всех сотрудников… тех, кто подписал прошение об увольнении… в зале. Здесь есть какой- нибудь зал?

— Да-да. Сейчас. Вас проводить?

Снова ледяные иглы по спине:

— Я провожу.

Сотрудница этого не слышала. Ждет ответа. И я отвечаю:

— Меня проводят.

Она вдруг зажимает рот рукой и несколько раз хлопает ресницами. После чего подхватывается и бежит в коридор.

Смешное слово — «подхватывается». Подхватывает себя. Но в данном случае оно подходит, как никакое другое. На полу россыпью лежат дорогие девичьи сокровища…

А ведь девочка удивилась именно тому, что меня проводит симбионт. Удивилась так, что глаза на лоб полезли. Не ждала она этого. И вообще, ее шокировало не мое, а его появление в третьем уровне. Как удачно все-таки, что я взяла его с собой. Моя пресловутая интуиция наконец заработала? Что же она раньше-то спала?

— Ну, показывай дорогу.

Новый порыв холода. Но на этот раз без всякого ответа. Если так будет продолжаться, я, пожалуй, ангину заработаю.

И все-таки, несмотря ни на что, день сегодня удачный… Если бы еще не эти отказники.

Собралось куда больше народу. Явно не тридцать человек. Стояли толпой в углу зала, не решаясь ни