Поскольку ограда дворца была кирпичной и к тому же чуть возвышалась над моей головой, подъемное приспособление состояло из легкой веревки, свитой из конского волоса, к концу которой был привязан железный крюк-трезубец, обтянутый мягкой кожей, чтобы заглушить удар о стену. Обнаженными оставались только острые зубцы. Оружием мне служили короткая шпага с лезвием длиной в три ладони, кинжал с трехгранным клинком, спрятанный в нагрудном кармане замшевого камзола и стальной нож, скрытый в левом сапоге.

— И как мне прикажете драться? — жаловался я. — Если меня поймают, придется сражаться одному против целой толпы.

— Хочешь обвешаться оружием и хлопать на ходу, будто пеликан крыльями? — парировал Астольфо. — Твое истинное преимущество — осторожность и умение оставаться невидимым и неслышимым. Вот единственно верный метод. Лишние клинки только помешают. Кроме того, ты войдешь в замок под прикрытием тени.

— Правда?! — обрадовался я.

Астольфо еще ни разу не позволил мне носить тень. По его словам, я был слишком неуклюж, чрезмерно порывист и не умел плавно двигаться. Даже самая крепкая тень, в которую он, по его словам, облечет меня, скоро превратится в лохмотья, потеряет весь свой темный блеск и покроется пятнами моего пота.

Но теперь мне сулили настоящую тень, ведь мне предстоит настоящее, серьезное задание, а не очередное упражнение для оттачивания искусства и восполнения пробелов в образовании. Конечно, это будет означать, что алое снадобье смерти — действительно яд, а перспектива пыток — не игра воображения.

С каждой минутой мне все больше становилось не по себе, но назад пути не оставалось; я дал согласие и не опозорю себя отказом или колебаниями.

Итак, мне следовало проникнуть во дворец за два часа до рассвета.

— Те, кто веселится допоздна, не встают рано, — пояснил Астольфо, — поэтому сначала небо станет серым, потом предрассветным, и наконец, наступит рассвет. Черная тень будет слишком контрастной, а серая столь же видимой, как и туман. Следовательно, Мютано, нам придется прибегнуть к цветным. Какие оттенки предпочел бы ты для нашего утреннего вора?

Мютано быстро зашевелил пальцами. Я не раз дивился языку жестов, на котором беседовали хозяин и немой слуга, но позже узнал, что они использовали не менее трех жестикуляционных диалектов. Совершенно неясно, на каком они объяснялись сейчас.

Наконец Астольфо лукаво улыбнулся и объявил, что, по мнению Мютано, выбор цветов стоит предоставить мне как обладателю тени.

Изучение цветов тени — дело долгое и сложное, я практически еще не приступал к этому предмету. И поскольку все названные мной оттенки наверняка посчитают неверными, я сделал очевидный выбор:

— Если день будет ясным и солнечным, на небе появятся фиолетовые полосы, которые вскоре сменятся желтыми и серебристыми. Возможно, серовато-коричневый цвет окажется самым подходящим.

Как я и ожидал, коллеги ехидно ухмыльнулись, видя такое невежество.

— Вот что, Фолко, — объявил Астольфо, — еще есть время для короткого урока по подбору оттенков теней.

Он знаком велел Мютано задернуть занавеси на высоких окнах библиотеки, так что мы оказались в полутьме. Затем он подошел к маленькой масляной лампе, стоявшей на небольшом столике, высек огнивом искру, зажег фитиль, поставил за лампой вогнутое, отполированное до блеска зеркало и поманил меня к столу, куда положил листок белоснежной бумаги.

— Сколько видов основного света можно насчитать в этой комнате? — спросил он.

— Два, — ответил я. — Яркий, белый, от лампы с зеркальцем, и более тусклый, мягкий, который сочится через полотняные занавеси.

— Прекрасно. А теперь хорошенько рассмотри тень на этой бумаге. Что ты видишь?

Он взял со стола маленький кинжал, которым обычно вскрывал печати на документах, и поставил его перпендикулярно к поверхности, придерживая кончиком пальца.

— Я вижу две тени. Голубоватую, которая падает от лампы, и мутно-желтую, созданную светом, проникающим в окно.

— Именно так тебе кажется, — кивнул Астольфо и сделал знак Мютано задернуть тяжелую атласную штору поверх занавесей.

— Что ты видишь сейчас?

— Синяя тень от лампы превратилась в черную.

— А края?

— Раньше они были более расплывчатыми. Сейчас же стали очень четкими.

Он кивнул, и Мютано раздвинул занавеси. Астольфо потушил лампу.

— А тень от кинжала?

— Тонкая, размыто-серая, неясная. Самая обычная, я бы сказал.

— Обычных теней не бывает: тебе часто твердили об этом. Свет от лампы и свет, пробивающийся сквозь занавеси, дополняют друг друга, а результатом становится ложное видение. Твои глаза обманывают тебя, и причина проста: смешение двух видов света. Первые лучи солнца на востоке будут сливаться с отступающей темнотой остальной части неба — темно-серый, переходящий в розоватый. Тень, которую ты наденешь, должна дополнять эти цвета, и хотя не станет невидимой, это невозможно, но обманет зрение посторонних.

— Каким же тогда должен быть цвет?

— Подумай сам.

— Я могу полагаться только на свидетельство своих чувств, как бы обманчивы они ни были. Этот нежно-голубой может стать дополняющим, не так ли?

— Да. Это один из дополняющих цветов, но не забывай, что на исходе часа интенсивность и оттенок света изменится.

— Значит…

— Значит, у нас будет многоцветная тень, состоящая из нескольких оттенков, — объявил Астольфо. — Они будут вытекать друг из друга и перетекать друг в друга, как полосы радуги, в том месте,