мухлевал! Я только стаканчик в руке долго держал! А они сразу на меня с кулаками… и деньги пропали!..

— С автоматом-то легче, — согласился Ариэль. — Автомату на тебя начхать, он только свою арифметику знает. А тут живые люди, и те еще сволочи.

— Но я должен был выиграть! Вы же его с меня срисовали! А он должен выигрывать всегда! В любой игре! Наверняка! Значит, и я!..

— Вот теперь мне все ясно, — произнес Просперо. — Молчи, Ариэль. Значит, ты нас подслушивал и знал, что этот герой — самый удачливый в мире игрок. Ты хотел попасть туда, где играют на мешки золота и ящики бриллиантов. И ты действительно попал. Но ты главного не расслышал.

— Учитель, вы просто не знаете игроков. Он слышал, но не понял, потому что у него в ушах золото звенело, — вмешался Ариэль.

— Может, и так. Ты бы спросил прямо — мы бы тебе, дураку, и объяснили, что такое герой. Думаешь, за что им, героям, все эти штуки полагаются — крылья, способности всякие: сквозь стенку проходить или там водой дышать? Ты десятину видел, которую они мне присылают, а куда остальная часть добычи девается, подумал? Герой придумывается, мастерится и отправляется в мир, где он необходим. Туда, где нужно испуганных и в угол загнанных собрать и в бой повести. Туда, где слабых обижают. Туда, где сатанинская сила власть взяла. Вот для того им и крылья, для того и интуиция. Тот, кого ты в речку спустил, должен был к королевскому двору пробиться и с королем-убийцей на жизнь обреченных узников в карты сыграть. Вот так они мной закляты! Они миру — добро, мне — моя скромная десятина, которую я, поверь, потом и кровью заслужил! А не будут творить добро — и способностям их грош цена! Ты же, дурак неописуемый, хотел пуд золота выиграть — и ничего больше! Теперь понял?

— Не надо, учитель, — уже всерьез забеспокоился Ариэль, потому что Просперо, задав последний вопрос, взялся за сердце. — А ты пойми наконец: для тебя важнее всего игра и выигрыш, они для тебя главная цель, а для него и игра, и выигрыш — только средство, его душа от них свободна! И потому он — герой, а ты…

— Мелкий кусок дерьма, — совсем по-простому подытожил Просперо. — Я понял, Ариэль, с ним нужно именно так, а ты — цель, средство… Как будто он такие слова знает… В общем, хватит. Завершаем связь. Прощай.

— Стойте, стойте! — закричал Юрка. — А как же я?

— Как знаешь. Если сумеешь обойтись без игры — будешь как-нибудь жить в этом мире. Начнешь играть — тут тебя и забьют ногами окончательно. Потому что удачи тебе не видать! Это тебе не автоматы, — объяснил Ариэль, косясь на Просперо.

Он не ожидал от старика такой пылкой речи о добре и благородстве. Последние несколько лет он был убежден, что стариком движут два интереса — десятина и любопытство. Так Просперо мог бы заговорить давным-давно, случайно оживив своего самого первого героя. Надо же — проснулось… и дышит старик как- то подозрительно.

— Я назад хочу!

— Назад уже не получится.

— Мне тут жрать нечего! Какие-то сухари прислали, яблоки, разве это еда? У меня штаны отняли, сапоги, плащ…

— Проиграл, — поправил Ариэль. — Ты что, думаешь, мы тебя кормить будем? Живи, как сможешь.

— Да постойте же! — видя, что Просперо и Ариэль превращаются в силуэты, заголосил Юрка. — Давайте я вам покажу, где его в речку спустил!

— А мы тебе за это — бутерброд с колбасой? Нет, натурщик, героя мы и без тебя найдем. Подумаем над ним, поколдуем, оживим, ошибки свои исправим — так ведь, учитель? — поспешно спросил Ариэль.

— Так, — все еще держась за сердце, отвечал мастер. — И он тут еще повоюет.

— Вы не имеете права, — в отчаянии прошептал Юрка.

— Вот интересно! А ты имел право зарезать моего лучшего героя?!

— Учитель, учитель! — закричал, подхватывая Просперо, Ариэль. И осталось от обоих только серебряное свечение по контурам силуэтов, черных на черном. Да и то скоро растаяло.

Юрка просидел в овраге довольно долго.

Все это время он верил, что рано или поздно его отыщут и извлекут из этого негостеприимного мира — хотя бы ради наказания. Наказание ему представлялось необременительным — ну, запрут где-нибудь, как заперли дед с бабкой, ну, лишат каких-то удовольствий, но ведь будут кормить! В последнее время все мысли крутились вокруг еды.

Осознавать, что тебя бросили, бросили навсегда и помощи уже ждать неоткуда, очень неприятно. Поэтому он изругал Просперо и Ариэля последними словами. А потом устроил смотр своего имущества.

Немногое осталось от экипировки героя. Рубаха, короткие портки, пустой мешок, и тот — разорванный по шву. Ни оружия, ни денег, ни еды — вообще ничего. Даже не на что сыграть… хотя они ведь предупредили, что игра выйдет боком… И, кажется, не врали.

Еще ему удалось сохранить игральные кости. Кожаный стаканчик хранился в суконном мешочке, мешочек стрягивался длинным шнуром, и это совершенно ненужное сокровище висело у Юрки на шее.

Еще у него был контейнер, в котором прислали еду, а там — последний сухарик. Вспомнилась бабка, которой совесть не позволяла выбрасывать такие пластиковые коробочки, она их мыла, сушила и все собиралась на что-то употребить, пока не набиралась целая пирамида в углу кухонного стола. Сейчас бы туда, на кухню, и пельменей навернуть, подумал Юрка. Бабка любила кормить его пельменями, все подбавляла и подбавляла из большой кастрюли, обильно поливая жирной сметаной.

Напрасно он это вспомнил. Слезы полились сами, и он долго не мог успокоиться. Бабка с дедом, должно быть, его уже похоронили. Сколько дней прошло после побега? Сосчитать оказалось невозможно, однако не меньше месяца. Да что месяц?! Все полтора. А если по ощущениям — не меньше года. Когда постоянно что-то болит и ноет, время меняет скорость течения — а болело у Юрки многое, поскольку его за полтора месяца неоднократно били.

Юрка посмотрел на контейнер и вздохнул — воды в нем, что ли, с собой взять? Он был довольно вместительный, литра на полтора. Придется куда-то идти, а Юрка уже знал, что здешние жители не любят, когда чумазые босоногие подростки заходят на двор с какими-то просьбами. Могут и зверя спустить (Юрка не знал названия тварей, охраняющих эти дворы попарно: похожи на козлов, только морды широкие, как у бегемотов, и передние резцы оранжевые). Могут и прогнать с гиканьем до известного им места, где человек, не знающий о повороте тропинки, неминуемо должен сорваться вниз и, тщетно хватаясь за ветки, долететь до дна оврага. Из-за чего, спрашивается, из-за лепешки несчастной, выставленной на подоконник, чтобы остудить?

Понятия не имея, как жить дальше, Юрка выбрался из оврага и вышел на большую дорогу. Там он сел на камень и стал изучать прохожих и проезжих. Его интересовали ровесники — чем они занимаются в этом мире? Он одинаково был готов примкнуть и к шайке воришек, и к процессии монахов-паломников с морскими раковинами, привязанными к тульям широкополых шляп. Юрка искал тех, кто будет его кормить.

Несколько часов прошло впустую. Он видел странствующего кузнеца с подмастерьями, но низкорослый мальчик в кожаном фартуке объяснил ему, что кузнец берет на обучение только родственников. Он видел коровьего пастуха с подпасками, но подпаски только посмеялись над городским дурачком: это ремесло изучают с пяти лет, сперва дети пасут гусей и овец, изучают нравы стада, и только к во-семнадцати-девятнадцати пастух получает бич и право самостоятельно пасти коров. Мимо ехал меняла, и Юрка подумал было, что ему пригодится человек, умеющий считать в уме. Но меняле мало было таблицы умножения, он попросил Юрку перевести сорок два золотых дублона старой чеканки в серебряные альбертовы талеры по курсу, принятому в Тарбе Южном. Тем затея и кончилась.

Последний сухарь был сгрызен. Попытка продать кости чуть не кончилась побоями — Юрку схватили за шиворот и стали выяснять, где он эти кости украл. Он вырвался, кинулся прямо через поле, перескакивая борозды, выбежал к пруду; за ним не гнались, и он встал, чтобы перевести дух.

Есть хотелось просто страшно. Напротив, на другом берегу пруда, лежали в грязи свиньи. Юрка