фармакологического центра (надземной-то у него, собственно, и нет) — цилиндрическая. В той, что выпуклая, — раздвижные двери. В той, что вогнута, дверей нет.

Билли изнывал от любопытства. Рядом с каждой дверью светился фотоэлемент. Билли закрыл один рукой. Створки разъехались.

Четверо ассистентов в белых халатах держали за лапки обезьяну-ревуна. Ревун, распластанный на лабораторном столе, издавал жалобные гортанные звуки. Кто-то еще (кажется, мистер Спенсер; никогда не видел его без белого халата и темных очков) подкрадывался к ревуну со шприцом в руке.

Ревун стонал и извивался. Мистер Спенсер примерился…

Ревун хвостом вырвал у него шприц и запустил через всю комнату. Шприц вонзился в дверной косяк и задрожал там.

— Он укусил меня! — заорал Спенсер. — Вакцину мне! Срочно вакцину!

Пенни махнула рукой, створки закрылись. Потрясенный Билли некоторое время тупо таращился на дверь.

— Видишь, против чего мы боремся, — мрачно сказала Пенни.

Ушла вперед. Когда мы с Билли подошли к нужной двери, Пенни уже сидела на пороге, обхватив руками коленки.

— Не обращай внимания, — сказал я Билли. — С ней здесь всегда так.

Мы перешагнули через Пенни (та угрожающе заворчала) и оказались в комнате с аквариумом. Аквариум был размером с дом. В нем кружилась акула.

— Ни фига себе фармакологический центр, — сказал Билли.

— Атлантическая серо-голубая, — пробурчала Пенни. Она сидела на прежнем месте в прежней позе. — Она же мако. Девять тысяч фунтов живого веса.

— Нам направо, — сказал я.

Через маленькую дверцу мы вошли в питомник.

Там плохо пахло. Все вокруг было загромождено клетками. В клетках стрекотало, пищало, шуршало, шипело и даже чирикало.

— Хорошие мышки, — сказал Билли.

— Это крыски, — сказала всезнайка Пенни. — Черные норвежские.

— Черные крысы? Они белые и мелкие!

— Билли, последние семьдесят лет они размножались исключительно в лабораториях. Ты бы от такой жизни тоже усох и обесцветился.

Мы миновали клетки с пауками, кузнечиками, змеями, обезьянами, кроликами и морскими свинками.

— Почему наука, предоставленная самой себе, немедленно принимается мучить беззащитных животных? — вздохнув, спросила Пенни. — Надо у Квина поинтересоваться. А вот и они, маленькие!

Отдельно стояли четыре стеклянных ящика. К каждому шла труба вентиляции. За стеклом, понурившись, сидели четыре маленьких и мохнатых существа, весьма похожих на Терри. У одного был длинный раздвоенный пушистый хвост. У другого — удивительные уши, похожие на фейерверк. У третьего через левый глаз шла черная полоса, как повязка у пирата. На четвертом вся шерсть стояла дыбом.

— Покемоны, чувак! — уверенно сказал Билли. — Я знаю, я видел.

Но глазки у всех, как у плюшевых мишек. Пуговички.

На каждый ящик спереди был наклеен клочок желтой бумаги.

Я оторвал один. ШТАММ KG/OD2, 05/11/05, 2:32 РМ.

— Давай, Билли, — сказала Пенни. — Выпускай.

Билли задумался. Вы думаете, такие ящики открываются просто? Как бы не так! Но Билли все-таки разобрался. Открыл ящик. Немедленно взвыла сирена.

— Черт, — сказала Пенни. — Черт, черт, черт…

Ну, не «черт»… А с виду приличная девочка.

— Лифт, типа, единственный путь на поверхность? — спросил Билли, запихивая вяло отбивающегося пушистика в рюкзак.

— Еще служебная шахта, — ответил я. — Лиззи рассказывал.

Из рюкзака остались торчать большие уши.

— Tcheburashka!

Билли совал в рюкзак третьего пушистика. Рюкзак жертву принимать не хотел. Пушистик протестующе попискивал.

Четвертого Пенни, сжалившись, сунула в откинутый капюшон ветровки.

— Быстро, — сказал я. Отвел их к ближайшей вентиляционной решетке.

Решетка крепилась к стальной раме четырьмя болтами. Запасливый Билли достал из рюкзака пару Гаечных ключей. Мы с Пенни подтащили к вентиляции столик на тонких хромированных ножках и опасливо на него вскарабкались. Через минуту мы аккуратно прислонили решетку к стене. Решетка упала с громким звоном. Подняли. Поставили. Сняли мелкую сетку, очень пыльную.

Сирена печально выла. Но на ее зов никто не спешил.

Билли запихал в отверстие рюкзак, придерживая за ремешок. Рюкзак бодро пополз вперед. Забуксовал.

— На, держи, — Билли сунул ремешок Пенни.

Задрал футболку, вытащил «беретту», отдал ее мне.

— Держи, чувак. Я попробую выбраться на лифте.

— Это еще почему?

— Не пролезу. Не спорь, не пролезу. И вообще, у меня боязнь тесных, замкнутых пространств. Я серфер. И кто потом решетку на место поставит?

— Давай, Майки! — прошипела Пенни. — Вперед!

Я ухватил зубами поводок рюкзака, подтянулся (у вентиляционной шахты, между прочим, очень узкие и острые края) и заполз внутрь. Чуть не раздавил рюкзак с пушистиками. Встал на четвереньки, пополз, толкая перед собой рюкзак. Темно и тесно. Сзади вскарабкалась Пенни.

Билли с лязгом поставил на место решетку. Прошипел что-то неразборчивое, снял решетку — она опять с лязгом упала — поставил сетку, затем решетку и начал завинчивать. Винты мерзко заскрежетали. Хорошая у них в трубе акустика. Уши закладывает.

— А у меня фонарик есть, — сказала Пенни.

— И так видно.

Сбоку из решеток в трубу сочился слабенький свет.

Впереди самостоятельно уползал по трубе рюкзак. Я бросился за ним, больно ударившись головой о потолок. Сзади пыхтела Пенни.

— Стой, Майки.

— Чего тебе?

— Устала я!

— Поймают — будет плохо.

— Сама знаю. Мне страшно.

— Ну включи фонарик.

Включила.

— Хм-м, знаешь Пенни, а ты ведь… красивая.

— Ох. Самое время. Самое место.

— Правду говорю.

— А глаз?

— А что глаз? Тоже красивый. Серенький.

— Ох, Майки… Ты мне очень нравишься, но… Не в вентиляции же!

— А почему нет, Пенни?

— Да потому, что это хуже, чем на заднем сиденье «фольксвагена»!

— Не знаю, не пробовал.

— Но кто целуется в вентиляции, Майки? Русские?