проблемы с критическим осмыслением действительности!». Все, кто любит фантастику, знают, как отогнать кошмар — с головой залезть под одеяло. Сегодня людям позарез нужна передышка. И они начинают прятаться. Хотя бы от той бьющей в глаза реальности, которая глядит на них со страниц фантастических (!) текстов. Массовые предпочтения на оси X уже сейчас находятся в зоне «бегство от реальности». Что дальше?
Если обсчитать ситуацию по худшему варианту — не смешно. Без малого полрынка ударяется в эскапизм и отторгает любой сколько-нибудь дискомфортный текст. Причем, какая именно ерунда клиента психотравмирует, вычислить довольно трудно. Думаете, утопия? Восемьдесят процентов мужского населения России (поверьте отставному рекламщику) относится к умеренно инфантильному типу. Их (нас) осталось дожать самую малость, и все заползут под толстые одеяла. А уж какую им туда литературу подсовывать — Бог весть.
В нашей фантастике есть узкий круг «народных писателей» (это я без всякой иронии), внутренний мир которых достаточно типичен для того, чтобы, выражаясь в текстах, вызывать отклик в душах сотен тысяч читателей. Некоторые из этих авторов общепризнанно хороши.
В их книгах находится место «герою, подвигу и большой, чистой любви». Вот, казалось бы, идеальные «ответчики» на изменяющийся читательский запрос. Еще одно «увы». Вспомним разметку оси У в «поисковой системе». Эмоциональный ответ, который заказывает себе читатель, всегда подразумевается со знаком «плюс». Но если книгу берет в руки человек, одолеваемый тяжелыми личными проблемами, его ответ легко и непринужденно сменит знак на «минус». Текст, выбранный, чтобы мирно заснуть над ним, вдруг окажется тягомотно скучным и разозлит бездарной нудностью. А лихая спейсопера с трахом и бабахом — тоже отличный инструмент эскапизма — неожиданно ударит по нервам излишней кровавостью.
И претензии свои человек, естественно, адресует не собственному душевному раздрызгу, а литературе, которая его гнусно надула, вдруг испортившись. Если эти претензии суммировать, получится короткая емкая фраза: «Вы все пишете не так, как надо!». Вчитайтесь в эти сочащиеся обидой строки: «Фантастика стала рабой времени, она стала деструктивной… Авторы смакуют сцены насилия и убивают все, что движется. Хэппи-энд забыт… Насилие становится неотъемлемым атрибутом фантастического мира». Классический пример замены «плюса» на «минус» во всех оценках, включая экскурс в историю и анализ современного положения дел. Очень хочется ошарашенно пробормотать: в фантастике «убивают все, что движется» с незапамятных времен, один Уэллс сколько народу положил, да еще какими зверскими методами, а хэппи-эндов нынче просто завались, в том числе они имеются и в рецензируемых г-ном Назариным текстах, но я лучше промолчу — обещал ведь «своих» впрямую не защищать.
Реальность сомкнулась с фантастикой плотнее некуда. Из нее без спросу в фантастику вваливается трагедия. Трагедия человека, который чувствует себя беспомощным в реальном мире и испытывает по отношению к нему лишь обиду, злость, разочарование. Который ненавидит свою жизнь вообще и надвигающуюся старость в частности. Постоянно ощущает пустоту и бессмысленность своего существования. Как может помочь такому человеку литератор? Объяснить, что его раздражение само пройдет? Так я объяснил. Обещать, что в нашей стране все наладится? Я-то знаю, что наладится, но кто ж мне поверит… А может, по-нашему, по-фантастически, просто стереть человека с лица земли и создать заново более совершенным?
«Сердце мое разрывается от жалости, — сказал Румата»… Конец фразы помните? Отлично.
Крупный план
Мария Галина
О чем грустят китайцы
Если судить по предисловию к роману, Лю Сянь по материнской линии происходит из семьи дворян- белоэмигрантов, бежавших в начале 20-х от ужасов «красного колеса» в Харбин, по отцовской же — из интеллигентного китайского рода, насчитывающего 10 поколений чиновников. А потому не удивительно, что в потомке этих двух древ «чисто российская любовь к высокой словесности» причудливо сплелась с «медитативным восточным началом». Результатом и явился этот написанный хорошим русским языком роман безвестного доселе автора.
Структурно роман Лю Сяня «Ручей и лотос» (Издательство «Новая Космогония») имитирует форму дневника, якобы найденного автором на чердаке родительского дома в опустевшем прибайкальском поселке, куда сочинитель приехал хоронить бабку-китаянку. Весьма возможно (впрочем, вплоть до конца книги тайна так окончательно и не проясняется), что именно ее руке и принадлежит рукопись (разумеется, на китайском — автор представляет на наш суд перевод). Линия дневника перемежается с отступлениями в «здесь и сейчас», живописующими гибнущий поселок со всем жалким и колоритным его населением — бичами, рыбаками, охотниками. Писатель также рассказывает о загадочной девушке Лине, прибившейся на следующий после похорон день к рыболовецкой бригаде. Разумеется, по законам жанра между ней и автором (вернее, героем) завязывается роман; взаимное напряжение любви-ненависти заставляет героя задержаться в поселке дольше, чем он намеревался, и вечерами, от нечего делать, он под завывание баргузина, наметающего в окно ранний сентябрьский снег, разбирает записи, выполненные сначала изящным каллиграфическим письмом тушью на рисовой бумаге, затем — химическим карандашом в пожелтевшей амбарной книге, а далее — шариковой ручкой в тетрадке в клеточку… В конце концов потрясенный герой понимает, что рукопись, история которой насчитывает по меньшей мере пятнадцать веков, написана одним и тем же человеком.
Точнее, не человеком.
Перед нами записки лисицы-оборотня.
Не так уж часто нечеловеку доводится выступать в роли центрального героя произведения, да еще и рассказчика. Сразу приходит на память знаменитая «Маска» Ст. Лема и бессмертный андрогин Орландо интеллектуальной Вирджинии Вульф. Полагаю, что именно лавры Вульф и не давали покоя нашему автору — аллюзий на роман знаменитой американки более чем достаточно.
Исполнение, впрочем, не вполне безупречно, поскольку (что естественно) автор не может не сбиваться на психологический антропоморфизм. Но сама по себе попытка, безусловно, заслуживает внимания. Собственно, речь идет об исследовании природы человека. О попытке взглянуть извне на то, что мы воспринимаем лишь изнутри. И в данном случае инструментом исследования выступает существо, изначально не враждебное, но и отнюдь не дружественное виду хомо сапиенс — да и за что любить этих
