Самому себе, вполголоса, стесняясь говорить громко. Это шизики сами с собой разговаривают. А он не шиз, он нормальный, он более чем нормален, он видит древнее зло, ползущее в мир…

Ползущее или давным-давно здесь поселившееся?

Это сумасшествие. Нельзя, никак нельзя сомневаться. Если он хотя бы немного усомнится, позволит себе расслабиться или искать несуществующих союзников, тогда ему конец. Деревянный кинжал не обернется светоносным клинком, изгоняющим Тьму. Очередной мракушник сожжет его колдовским огнем, ведьма зачарует, оборотень разорвет в клочки.

Страж и судия!

Он не должен колебаться.

Клочок Тьмы, болтающийся на девятом этаже, вдруг пополз вниз. Сердце зачастило — темный маг шел навстречу своей судьбе. Максим выбрался из машины, бегло осмотрелся. Никого. Как обычно. Что-то, скрытое в нем, разгоняет случайных свидетелей, очищает поле боя.

Поле боя? Или эшафот?

Страж и судия?

Или палач?

Да какая разница! Он служит Свету!

Знакомая сила наполняла тело, будоражила. Максим шел к подъезду, навстречу спускающемуся в лифте темному магу.

Быстро, все надо сделать быстро. Еще не совсем глухая ночь. Могут увидеть.

Окликнуть… Назваться… Выхватить оружие.

Мизерикорд. Милосердие. Он страж и судия. Рыцарь Света. Вовсе не палач!

Этот двор — поле боя, а не эшафот!

Максим остановился перед дверью подъезда. Услышал шаги. Щелкнул замок.

И ему захотелось взвыть от обиды и ужаса, закричать, проклиная небеса, судьбу и свой небывалый дар.

Темный маг оказался ребенком.

Тонкий, темноволосый мальчишка. Самый обычный — только Максиму был виден дрожащий вокруг ореол Тьмы.

Он убивал женщин и мужчин, молодых и старых, но никогда еще не попадались дети, продавшие душу Тьме. Мальчик стоял в дверях подъезда, недоуменно глядя на Максима. На какой-то миг ему показалось, что пацан сейчас развернется и бросится назад, захлопнув тяжелую кодовую дверь… Ну, беги же, беги!

Мальчик сделал шаг вперед, придержал дверь, чтобы не хлопнула слишком сильно. Посмотрел в глаза Максиму — чуть насупившись, но без всякого страха. Непонятно. Он не принял Максима за случайного прохожего, он понял, что его ждут. И сам идет навстречу. Не боится? Уверен в своей темной силе?

— Вы Светлый, я вижу, — негромко сказал мальчишка.

— Да… — слово далось с трудом, вылезло из горла неохотно, упираясь и отводя глаза.

Проклиная себя за слабость, Максим протянул руку, взял мальчишку за плечо:

— Я судия.

Он все равно не испугался.

— Сегодня я встретил Антона.

Максим промолчал, недоумение отразилось в глазах. Какого еще Антона?

— Вы из-за него ко мне пришли?

— Нет. Из-за тебя.

— Зачем?

Мальчишка держался чуть вызывающе, будто у него был когда-то с Максимом долгий спор и будто Максим в чем-то виноват.

— Я судия, — повторил Максим.

Ему захотелось повернуться и убежать. Все складывалось не так, неправильно! Темный не мог оказаться ребенком, ровесником его собственной дочери. Темный маг должен был обороняться, нападать, убегать — но не стоять с обиженным видом, будто он имеет на это право.

— Как тебя зовут? — спросил Максим.

— Егор.

— Мне крайне неприятно, что так получилось, — искренне сказал Максим. — У меня дочка твоих лет! Но я должен… Если не я, то кто?

— О чем вы? — мальчик попытался сбросить его руку.

Это придало решимости.

Мальчик — девочка, взрослый — ребенок. Какая разница! Тьма и Свет — вот все различие.

— Я должен спасти тебя, — сказал Максим.

Свободной рукой он достал из кармана кинжал.

— Должен — и спасу.

Вначале я узнал машину.

Потом — вышедшего из нее Дикаря.

Накатила тоска, тяжелая, беспросветная. Это был мужчина, спасший меня, когда я бежал из «Магараджи» под огнем Завулона.

Должен я был догадаться? Наверное, будь чуть больше времени, больше хладнокровия. Женщина, что ехала с ним, стоило лишь глянуть на ауру — Светлана ведь описала ее подробно… Все бы закончилось прямо в машине.

Вот только — как?

Я нырнул в Сумрак, когда Дикарь посмотрел в мою сторону. Кажется, это сработало. Он не заметил меня и двинулся дальше, к подъезду, в котором я зимой сидел у мусоропровода и мрачно беседовал с белой совой.

Дикарь шел убивать Егора. Все, как я и думал. Все, как рассчитал Завулон. Капкан был передо мной, туго растянутая пружина готова щелкнуть. Осталось сделать последний шаг и порадовать Дневной Дозор успешным завершением операции.

Где же ты сам, Завулон?

Сумрак давал мне время. Дикарь все шел и шел к дому, неторопливо переставляя ноги, а я озирался, выискивал вокруг Тьму. Хотя бы след, хотя бы дыхание, хотя бы тень…

Напряжение магии вокруг было чудовищное. Здесь сходились нити реальностей, уходили в будущее. Перекресток ста дорог, точка, в которой мир решает, куда он пойдет. Не из-за меня, не из-за Дикаря, не из- за мальчика. Все мы — часть капкана. Все мы статисты, одному велено сказать «Кушать подано», другому изобразить падение, третьему — с гордо поднятой головой ступить на эшафот. Снова эта точка Москвы становилась ареной незримой битвы. Но я не видел Иных — ни Темных, ни Светлых. Только Дикарь, но он даже сейчас не воспринимался Иным, лишь на груди его искрился сгусток Силы. Вначале я подумал, что вижу сердце. Потом понял, что это оружие, то самое, которым он убивает Темных.

Да что же такое, Завулон! Меня охватила обида, нелепая обида. Я пришел! Вот он я, ступаю в твою ловушку, смотри, нога уже занесена, сейчас все произойдет… Где же ты?

Или темный маг прятался так искусно, что мне не по силам его обнаружить или его здесь вообще не было!

Я проигрывал. Проигрывал еще до развязки, потому что не мог понять замысла врага. Здесь должна быть засада. Темные уничтожат Дикаря, едва тот убьет Егора…

Но ведь я уже здесь! Я объясню все Дикарю, расскажу о Дозорах, которые следят друг за другом, о Договоре, что заставляет нас хранить нейтралитет, о людях и Иных, о мире и Сумраке. Расскажу ему, как рассказывал Светлане, и он поймет…

Поймет ли? Что если ему неведом Свет?!

Мир для него — серая безмозглая овечья отара. Темные — волки, что кружат вокруг, выхватывая барашков пожирнее. А он сам — сторожевой пес. Он не видит пастухов. Ослепленный страхом и яростью, кидается из стороны в сторону, один против всех.