суставов. А потом Коди нажал на курок, и боек ударил по пустому патроннику.

Тварь молотила по лучу фонарика, пытаясь ухватить, словно он был твердым. Потом хлестнула хвостом: костяные шипы в злобном неистовстве стегали луч. Единственный глаз на изуродованном мокром лице дергался в глазнице. Рик уже успел перескочить через перила крыльца, а Дифин с Коди пятились по ступенькам от хвоста.

Тварь издала высокий шипящий звук, в котором странным образом соединились визг человека и зудение насекомого, отступила к дверному проему и бегом скрылась во мраке дыры. Далеко внизу послышалось основательное «бух» упавшего тела, а потом звук легкого скольжения, словно краб закапывался в свою нору.

– Ушел, – сказала Дифин. У нее перехватило горло. – Кусака ушел.

– Господи, – хрипло выговорил Коди. По лицу тек маслянистый пот, и парнишка чувствовал, что близок к обмороку. – Так это был Кусака?

– Это творение Кусаки. Все творения – это Кусака.

Рик отошел и нагнулся над канавой. В желудке бурлило, но наружу не шло. Коди сказал:

– Ты в норме?

Рик сплюнул. Слюна на вкус напоминала аккумуляторную кислоту. Ему удалось выговорить:

– Ага. Я таких уродов каждый день вижу, мужик. А ты нет? – Он выпрямился, вдохнул провонявший горелой резиной воздух и протянул Коди руку. – Пушка. Давай сюда.

Коди отдал револьвер. Рик вскрыл коробку с запасными пулями и перезарядил барабан. Дифин направила фонарик себе в лицо и глядела на свет, пока не ослепла, потом помахала в луче рукой.

– Это фонарик, – объяснил Коди. – Работает от батарейки, как фара в моем моторе.

– Я понимаю принцип. Портативный источник питания, да?

– Точно.

Она кивнула и снова переключила свое внимание на свет. Теперь она уже привыкла к резкому освещению, но когда впервые увидела его – в доме у Джесси, Тома и Рэя – в нем присутствовал пугающе уродливый оттенок, расцветивший лица человеков красками кошмара. Этот жесткий накал очень сильно отличался от мягкого света в культовом доме. Дифин поднесла пальцы к лампочке и почувствовала, как в них проникает колкое тепло – ощущение, на которое человеки, вероятно, обращали мало внимания. – Кусаку прогнало вот это, – сказала она. – Не оружие куркового типа.

– Что? – спросил Коди.

– Кусаку прогнал источник питания, – повторила она. – Фонарик.

– Это же просто свет, вот и все. – Рик протолкнул в барабан последнюю пулю и защелкнул цилиндр. – Никого им не уделаешь.

– Человеков, может быть, нет. Я знаю, что этот источник питания создан для того, чтобы помогать зрительному восприятию человеков, но Кусаку он ослепил. Может быть, причинил при этом физическую боль. Я видела реакцию.

– Да на пули, на пули он среагировал, – втолковывал ей Коди. – Мало я ему зарядов вогнал в поганую башку, что ли! Еще б он не зачесался! – Парнишка не сводил глаз с дверного проема – там на досках крыльца мерцала лужа слизи.

Дифин не отвечала. Какое-то свойство света причиняло Кусаке боль и не влияло на человеков. Может быть, тепло, а может быть, спектр… какое-то свойство физического микровозмущения материи вдоль светящегося луча. Свет, без ведома человеков, был куда более мощным оружием, чем непрочная курковая бабахалка.

– А что значит «творения Кусаки»? – спросил Рик у девчушки. Его уличные интонации исчезли. – Кусака это был или нет?

– И да… и нет, – ответила она. – Оно было сотворено и управлялось Кусакой, но сам Кусака остается под землей.

– Ты хочешь сказать, что Кусака построил эту штуку и сделал ее похожей на миссис Стелленберг? – спросил Коди.

– Да. То, что вы видели – живой механизм. Кусака будет строить то, что потребуется.

– Потребуется? На кой? – Рик щелкнул предохранителем и сунул револьвер за ремень.

– Потребуется, чтобы найти меня, – ответила Дифин. – Для строительства Кусака будет использовать то сырье, какое окажется доступным. Кусака прокапывается под улицами, вылезает в жилищах и собирает сырье.

– Человеческие тела, – сказал Рик.

– Правильно. Когда Кусака завладевает необходимым сырьем, то передает сенсорные сигналы по волокнам, которые связывают его с машинами на межзвездном средстве передвижения. – Она махнула в сторону видневшейся сквозь дымку пирамиды. – Машины выстроены хозяевами Кусаки, они-то и переводят сигналы в физическую реальность. – По бессмысленным взглядам ребят Дифин сообразила, что они ничего не понимают, и еще раз мысленно пробежалась по страницам «Британской энциклопедии». – Как бейсбольный матч по тээ-вээ, – сказала она. – Изображение в своем источнике разнимается на составляющие, которые снова соединяются в конечном пункте. Только Кусака может выбирать, как сочетать сигналы, чтобы создать более сильное и быстрое, чем оригинал, существо.

– Ага, – сказал Коди, начиная понимать. – И более злобное.

– Эти создания питаются жизненной силой Кусаки, – продолжала Дифин. – В сущности, они и есть Кусака, потому что мозг у них один. Как сотня телевизоров в сотне разных комнат, все настроенные на один и тот же бейсбольный матч. Физически Кусака остается под землей, но эти создания позволяют его глазам и мозгу находиться одновременно в разных местах.

– Ты так и не рассказала, зачем ты ему понадобилась, – подогнал Коди.

– Я бежала с планеты-тюрьмы, – ответила она. – Вошла в тело охранника и украла шаланду мусорщика. Больше там ничего не строят. Хозяева Кусаки хотели вернуть меня на… – Дифин опять столкнулась с трудностями перевода. – На Седьмую Цитадель. Седьмая Цитадель – условное название. Оно не переводится. За стенами тюрьмы там не выживают. – Рот Дифин медленно скривился в язвительной усмешка, и глаза на детском личике показались очень старыми. – Это горная котловина, где держат убийц, больных, грабителей, пиратов – и даже преступников вроде меня.

Коди, вовсе не уверенному, хочет ли он это знать, пришлось спросить:

– Какое же ты совершила преступление?

– Я пела. Хозяева Кусаки издали указ, что на моей планете это противозаконно.

– Пела? И все? А что в этом такого плохого?

– Дело в песне. – Теперь в глазах Дифин блестела сталь. – Песня расшевелила силы разрушения. Это была старая, почти забытая песня. Но я знала ее и должна была спеть. Если бы я не спела, все мое племя погибло бы. – Ее глаза сузились, а лицо как бы осунулось. На секунду Коди с Риком показалось, что за чертами Стиви Хэммонд можно разглядеть и другое лицо – жесткое, пугающее своей силой. Это было лицо не ребенка, а воина. – Я доберусь домой, – тихо поклялась она. – Я не спасительница и никогда не хотела ею быть. Но я доберусь домой или умру, пытаясь добраться. Стенам Седьмой Цитадели не остановить меня. Никогда. – Дифин почувствовала, что мимо медленно скользнул пульсирующий поток холодной энергии, и повернулась к пирамиде. Почувствовали его и Коди с Риком, но для них это было всего лишь слабое, прохладное дуновение воздуха. Сердце Дифин затукало быстрее: она знала, что это и чего оно ищет. Она сказала:

– Финал разыграется здесь. В вашем городе. Я и раньше дважды убегала из Седьмой Цитадели. Дважды за мной посылали Кусак и возвращали меня. Мне сохранили жизнь, потому что хотели «изучить» меня. – Дифин горько улыбнулась, горько и яростно. – Какое унижение… игла: посмотреть, как движутся твои кишки. Химикалии: изуродовать твои сны. Не остается ничего святого, ничего личного. Твоя жизнь измеряется реакциями на боль, замораживание, ожоги. – Висевшие вдоль тела руки сжались в кулаки. – Тебя крутят, пока не начнут вырываться крики. И все время, что тебя «изучают», ты знаешь: твоей родине вгрызаются в самое сердце. – Голос Дифин пресекся, несколько секунд она дрожала и не могла говорить. Потом: – Покончив с моим миром, они отправятся на поиски новых миров – разорять и уничтожать. Одним из них может стать Земля. – Она взглянула на Коди и Рика и опять стала смотреть в темноту, на корабль Кусаки. – Здесь этому придет конец, с моей смертью – или со смертью Кусаки.