особняке?

— Я… — даже третьеклассник мог бы подробно описать это. — Да, мистер…

— Обычно я оставляю ее заказ перед входной дверью, — он смотрел на озеро так, словно продолжал видеть тот автомобиль, который все еще медленно погружался в бездну со своим пассажиром, прикованным наручниками к рулевому колесу. — Мисс Грейс является моей заказчицей вот уже два года. Каждый понедельник и четверг, строго как часы. И если это тебя волнует, то могу сказать тебе, что твоя мама знает, что я наведываюсь сюда по работе.

Я не спрашивал его об этом, но почувствовал, что мне на душе стало заметно легче.

— Я не хочу, чтобы ты рассказывал кому-нибудь о мисс Грейс и об этом доме, — продолжал отец. — Я хочу, чтобы ты забыл о том, что был в этом месте, о том, что ты успел увидеть и услышать. Ты можешь сделать это?

— Но почему? — вынужден я был спросить у него.

— Потому что мисс Грейс несколько отличается от тебя, меня и от твоей мамы; она может казаться жесткой и неразумной и ее работа, пожалуй, не относится к разряду тех профессий, о которых можно только мечтать, но она хорошая женщина. Я просто не хочу раздувать разговоры об этом. Чем меньше говорят о мисс Грейс и об этом доме, тем лучше для всех. Ты понимаешь меня?

— Думаю, что да…

— Хорошо, — он напряг свои пальцы, лежащие на руле. Предмет был закрыт для дальнейшего обсуждения.

Я был верен своему слову. Моя известность сразу куда-то улетучилась, но, значит, такова судьба.

Я собирался было рассказать ему о человеке, которого сумел заметить между деревьями, но в этот момент черно-белый «Форд» с сиреной наверху и гербом города Зефир на двери кабины водителя завернул на повороте и остановился недалеко от нашего молоковоза. Шериф Эмори, инициалы которого читались как Джей-Ти, что означало Джуниор Талмейдж, вышел из машины, и отец направился ему навстречу.

Шериф Эмори был худым высоким мужчиной, чье скуластое лицо напомнило мне кино, которое я когда- то видел: Ичабод Крейн, пытающийся догнать Всадника без Головы. У него были большие руки и ноги, а также пара ушей, которым мог бы позавидовать слоненок Дамбо. Если бы его нос был чуточку подлиннее, то мог бы служить превосходным флюгером. Его звезда шерифа была приколота спереди на шляпе, под куполом которой он был абсолютно лыс, если не считать единственной пряди каштановых волос. Он сдвинул шляпу с блестящего лба, когда они с моим отцом начали разговаривать, стоя на самом краю озера, и смотрел на движения рук отца, который показывал ему, вероятно, место, откуда выехал автомобиль и куда он потом въехал. Казалось, что они оба настороженно смотрели на поверхность озера, и я отлично знал, о чем они в это время думали.

Этот автомобиль мог уже погрузиться до самого центра земли. Даже раздражительные черепахи, обитавшие на берегу озера, не смогли бы погрузиться достаточно глубоко, чтобы обнаружить утонувшую машину. Кем бы ни был водитель того автомобиля, сейчас он сидел где-то там, в темноте, с грязью на своем теле, грязью, которая наверняка набилась ему в легкие, в рот, в зубы.

— Прикованный наручниками, — повторил шериф Эмори спокойным голосом. У него были роскошные кустистые брови над глубоко посаженными глазами цвета сажи, а бледность его лица ясно доказывала, что он имел какую-то предрасположенность к ночи, вел явно ночной образ жизни. — Ты уверен насчет всего этого, Том? И насчет этой струны?

— Уверен. Кто бы ни разделался с этим парнем, это была дьявольская работа! Его голова была почти отрезана той струной…

— Прикованный наручниками, — снова повторил шериф. — Я думаю, это для того, чтобы тело не всплыло, — он слегка постучал по своей верхней губе указательным пальцем. — Ладно, — наконец проговорил он. — Я думаю, что налицо все обстоятельства убийства, а?

— Если это не так, то тогда я вообще не понимаю, что же считать убийством.

Пока они разговаривали, я тихо вышел из молоковоза и захотел пройти к тому месту, где заметил фигуру того человека, который наблюдал за мной. На том месте, где, по-моему, он стоял, не было ничего, кроме сорной травы, камней и грязи. Если это был человек, подумал я. Если это был мужчина. Но ведь это могла быть и женщина, хотя… разве это было похоже на женщину? Я не разглядел длинных волос, но, по правде говоря, мне ничего особенного и не удалось разглядеть, кроме плаща или пальто, которое развевалось на ветру. Я ходил взад и вперед по опушке леса между деревьями. За опушкой лес густел, деревья теснее жались друг к другу и обычную землю сменял болотистый грунт, который затруднял продвижение по лесу. Я не нашел абсолютно ничего.

— Лучше бы тебе заехать в мою контору и все изложить в письменном виде, — сказал шериф моему отцу. — Если ты хочешь сначала съездить домой и переодеться в сухое, пожалуйста, я не возражаю…

Отец кивнул:

— К тому же, я хочу сначала развезти все заказы и отвезти Кори в школу.

— Ладно. В любом случае, мне кажется, что мы не сможем особо помочь парню на дне этого озера, — он хмыкнул и засунул руки в карманы. — Убийство. Последнее убийство произошло у нас в Зефире в 1961-м. Помнишь, как Боб Каллаган забил до смерти свою жену?

Я возвратился в наш грузовичок и стал ждать отца. Солнце уже оторвалось от горизонта, освещая мир своим теплым светом. Или, конечно, тот мир, который я знал. Однако кое-что тяжелым грузом давило на мое сознание. Мне казалось, что существовало два мира: один мир — перед восходом солнца, другой — после восхода. И если это было правдой, то, возможно, так же отличались друг от друга люди, жившие в этих мирах. Кто-то предпочитал жить в ночи, другие же, наоборот, цеплялись за дневные часы. Возможно, перед восходом солнца я видел одного из ночных жителей. А потом меня посетила кошмарная мысль: возможно, он видел, что я заметил его.

Я понял, что принес из леса в наш молоковоз с собой грязь. Она облепила все мои кеды.

Я посмотрел на подошвы, на которые налипла земля.

К левому кеду прилепилось маленькое зеленое перышко.

Сначала зеленое перо оказалось у меня в кармане. Оттуда оно перекочевало в коробку из-под сигар «Вайт Оул» в моей комнате, где хранилась коллекция старых ключей и засушенные насекомые. Я закрыл крышку коробки и положил ее в один из удивительных ящиков моего стола, потом захлопнул его.

А затем вовсе забыл о своей находке.

Чем больше я думал о той фигуре в лесу, тем больше склонялся к мысли, что ошибся, что просто был в шоке от зрелища упавшего в воду автомобиля и моего отца, который начал погружаться в бездну вслед за машиной. Несколько раз я пытался рассказать об этом отцу, но что-то всегда мешало мне совершить это. У мамы чуть было не случился приступ, когда она узнала, что отец нырял в озеро. Она так переживала за него, что, услышав обо всем, запричитала и заревела во весь голос, и отец был вынужден сесть вместе с ней на кухне и объяснить, почему он сделал это.

— Там за рулем был мужчина, — сказал отец. — Я точно не знал, был ли он мертв, и думал, что он потерял сознание от холода. Если бы я остался стоять там, сложа руки, что бы я подумал о себе после всего случившегося?

— Ты же мог утонуть! — упрекала она его, и слезы катились по ее щекам. — Ты мог стукнуться головой о камень и утонуть!

— Я же не утонул. И не ударился головой о камень. Я просто сделал то, что должен был сделать, — он протянул ей хлопчатобумажный носовой платок, и она воспользовалась им, чтобы вытереть глаза. Затем все-таки произвела последний словесный выпад:

— В этом озере полным-полно всякой хищной живности, пиявок и прочей гадости, и ты мог угодить в самое их гнездо!

— Но я же не угодил, — ответил он, и она вздохнула и тряхнула головой, словно жила с самым большим глупцом, который когда-либо рождался на свет.

— Тебе лучше бы избавиться от этой промокшей одежды, — заметила она наконец, и голос ее вновь был твердым. — Я только благодарю Бога, что твое тело тоже не очутилось на дне этого ужасного озера. —