поверил ему. Он научился жить со всем этим, и хотя все это было ужасно, он справлялся с этим так, как только мог.

— У моего папы бывают такие периоды, — объяснил он. — Иногда он говорит очень плохие вещи, но ничего не может с собой поделать…

Я кивнул в знак понимания.

— Он не думал так, когда говорил о твоем отце. Ты не должен ненавидеть его, слышишь?

— Нет, — согласился я. — Я понимаю и не виню его.

— Ты ведь не ненавидишь меня, а?

— Нет, — ответил я ему. — Я никого не ненавижу, я всех люблю.

— Ты действительно хороший друг, — сказал Бен и положил руку на мое плечо, потом обнял меня.

Миссис Сирс вышла и принесла нам плед. Он был красным. Мы сидели там и смотрели, как звезды медленно изменяли свое положение на небе, и совсем скоро начали щебетать первые предвестники утра — птицы.

За завтраком у нас была горячая овсяная каша и булочки с клубникой. Миссис Сирс сказала, что мистер Сирс еще спит и, вероятно, проспит большую часть дня, и не буду ли я так любезен, чтобы попросить свою маму позвонить ей, чтобы они могли побеседовать. Одевшись и упаковав в ранец все свои вещи, я поблагодарил миссис Сирс за радушный прием и за великолепное угощение, а Бен сказал, что встретится со мной в школе завтра. Он проводил меня до моего велосипеда, и мы поговорили немного о нашей бейсбольной команде младшей лиги, которая скоро должна была начать выступать. Бейсбольные соревнования начинались как раз в это время года.

Никогда больше между собой мы не упоминали о том фильме, о марсианах, замышляющих покорить Землю город за городом, семью за семьей. Потому что оба мы уже сталкивались с захватчиком лицом к лицу.

Было воскресное утро. Я ехал к дому, а когда оглядывался в сторону тупика, которым оканчивалась Дирман-стрит, мой друг все еще стоял там и махал мне рукой…

Метеор, как выяснилось, при падении из космического пространства должен был сгореть почти без остатка. Сосны занялись огнем там, куда он упал, но к вечеру в воскресенье пошел дождь, который и расправился с огнем. В понедельник утром, когда в школе прозвенел звонок на уроки, дождь все еще шел, и шел потом в течение всего серого дня. На следующее воскресенье была Пасха, и мама говорила, что надеется, вопреки предсказаниям синоптиков, что дождь не испортит праздничного пасхального шествия, которое обычно устраивалось на Мерчантс-стрит.

Рано утром в Страстную Пятницу, где-то с шести или около того, в Зефире обычно начинался парад несколько иного свойства. Он начинался в Братоне возле маленького каркасного дома, окрашенного бордовой, а также всевозможными оттенками оранжевой, красной и золотистой красок. Процессия, состоящая обычно из негров-мужчин в черных костюмах и в белых рубашках, с галстуками, начинала свой путь от того дома, сопровождаемая некоторым количеством женщин и детей в траурных одеяниях, шедших в хвосте колонны. Двое мужчин несли барабаны и отбивали на них медленный мерный ритм в такт своим шагам. Процессия держала путь через железнодорожные пути, затем к центру города по Мерчантс-стрит, но во время этого хода никто между собой не разговаривал. С тех пор как это стало регулярным событием, проводившимся в Страстную Пятницу каждый год, многие жители Зефира торопились покинуть свои дома, чтобы постоять на тротуаре и понаблюдать за происходящим, причем именно среди белых представителей человеческой популяции наблюдался повышенный интерес ко всем событиям такого рода. Моя мама была одним из таких любопытствующих наблюдателей, а папа как правило в такое время был на работе. Я обычно тоже ходил с ней, потому что меня захватывало происходящее там, как и любого другого человека, стоявшего в этой толпе.

Три негра, которые возглавляли процессию, несли в руках дерюжные мешки. Вокруг их шей, свисая поверх галстуков, болтались ожерелья из янтарных бусин, костей цыплят и раковин речных мидий. На этот раз в Страстную Пятницу улицы были мокрыми и моросил противный дождь, однако участники этого шествия шли без зонтиков. Они не разговаривали друг с другом, а также не заговаривали во время хода ни с кем из зрителей, теми из них, кто набирался нахальства заговорить с ними. Где-то в центре этого шествия я увидел мистера Лайтфута, но он, хотя знал в нашем городе все белые лица, не смотрел ни направо, ни налево, уставив взгляд строго перед собой в затылок мужчины, который шел в процессии перед ним. Маркус Лайтфут, внесший неоценимый вклад в дело сближения общин Братона и Зефира, был мастером на все руки, способным починить любую вещь, которую когда-либо изобретал мозг человека, и обладал умением заниматься вообще любой работой не покладая рук. Я узнал мистера Денниса, работавшего сторожем в начальной школе. Узнал миссис Велведайн, что работала в столовой при нашей церкви, и узнал миссис Перл из пекарни на Мерчантс-стрит, которая всегда была смешливой и веселой. Впрочем, сегодня она была воплощением серьезности и строгости, и ее голову прикрывала от дождя прозрачная шапочка.

Следуя в самом хвосте процессии, даже позади женщин и детей, шел мужчина, высокий и худой, одетый в смокинг и с цилиндром на голове. Он нес маленький барабан, и его рука, облаченная в черную перчатку, ударяла по нему в ритм хода всей процессии. Именно как раз для того, чтобы посмотреть на этого мужчину и его жену, многие и покинули свои дома в это пасмурное, довольно холодное весеннее утро. Жена его должна была прибыть немного позднее. А пока он шел один, и выражение его лица было подавленным.

Мы называли его Человек-Луна, а настоящее его имя не знал никто. Он был очень стар, но насколько стар — сказать тоже было невозможно, потому что никто этого не знал. Его очень редко можно было увидеть за пределами Братона за исключением данной церемонии, так же, как и его жену. Либо дефект от рождения, либо какая-то кожная болезнь перекрасила одну сторону его вытянутого узкого лица, сделав ее бледно-желтой, тогда как другая сторона оставалась черной как смоль, и обе половины сходились в пятнистой войне, граница которой шла от его лба вниз через чуть плосковатый нос и терялась на подбородке, заросшем седой бородой. Человек-Луна, человек-загадка, имел по паре часов на каждом запястье и распятие, висевшее на цепочке у него на шее, размером в приличную свиную ляжку. Он был, как мы предполагали, официальным распорядителем шествия, какие бывают обычно в королевских церемониях.

Шествие шаг за шагом продвигалось под непрерывный бой барабанов через Зефир к мосту через Текумсу, на котором обитали горгульи. Это занимало некоторое время, однако ради такого зрелища стоило опоздать в школу, тем более что в Страстную Пятницу школьные занятия начинались обычно уже после десяти.

Когда три негра с дерюжными мешками дошли до середины моста, они застыли там, неподвижные словно черные статуи. Остальная часть процессии подошла к ним почти вплотную, но так, чтобы не перегораживать проезд через мост, хотя шериф Эмори и оградил барьерчиками с мигающими огнями весь маршрут шествия.

В этот момент по Мерчантс-стрит из Братона медленно проследовал «Понтиак Боневиль» с откидным верхом, украшенный от капота до багажника мерцающим искусственным хрусталем, двигаясь по тому же маршруту, что и процессия. Когда он достиг центра моста с горгульями, из машины вышел водитель и отворил заднюю дверцу, а Человек-Луна подал руку своей супруге, помогая ей выбраться из кабины и встать на ноги.

Прибыла Леди.

Выглядела она худой словно тень и почти столь же темной. У ней была роскошная пушистая шевелюра седых волос, по-королевски длинная шея, а плечи хрупкие, но прямые. На ней не было костюма неземной красоты, а лишь простое черное платье с серебристым поясом, на ногах белые туфли, а на голове — белая шляпа без полей и с вуалью. Ее белые перчатки доходили почти до черных локтей. Когда Человек-Луна помог ей выйти из машины, шофер раскрыл зонтик и поднял его над головой ее величества.

Леди, как я уже говорил, было сто шесть лет от роду, родилась она в 1858 году. Моя мама говорила, что Леди была сначала рабыней в Луизиане, затем вместе со своей матерью перед началом Гражданской Войны бежала в болота. Она выросла и воспитывалась в колонии для прокаженных, беглых преступников и рабов в каком-то захолустье под Новым Орлеаном, и там приобрела все то, что знала и имела сейчас.

Леди была королевой, а королевством ее был Братон. Никто за пределами Братона и никто внутри его