Октавия присоединились к Кальпурнии, заняв три стула напротив единственного стола, придвинутого к ложу.

Кальпурния выглядит просто великолепно. Платье цвета лазурита прекрасно гармонирует с цветом ее глаз. У рукавов новый фасон: от плеча до кисти разрез, скрепленный в нескольких местах маленькими драгоценными камнями. Атия в чем-то светло-лиловом, удачно подчеркивающем ее красоту, а юная барышня выбрала бледно-розовый цвет. Ох, как она походит на брата! Та же копна вьющихся золотистых волос, тот же овал лица, высокие скулы, нос, чуть приподнятый на конце. Только глаза другие — чистый аквамарин.

Когда Цезарь улыбнулся Октавии, она улыбнулась в ответ, показав великолепные зубы и ямочку на правой щеке. Их взгляды встретились, и у Цезаря перехватило дыхание. Тетушка Юлия! Ласковая, мирная, она смотрела на него, обдавая теплом его душу. «Вторая тетушка Юлия! Я подарю этой девочке флакон любимых ее духов и, когда она ими надушится, порадуюсь еще раз. Эта малышка будет покорять всех, кто встретится ей, она просто перл, и бесценный». Он перевел взгляд на юношу и увидел в его глазах безграничное восхищение. О, он обожает свою сестру!

Обед соответствовал нормам Филиппа и включал его знаменитое угощение — однородную желтоватую массу, сливки, взбитые с медом и яйцами. Их доставляли галопом с самой высокой италийской горы в бочонке, засыпанном снегом и солью. Брат и сестра с удовольствием черпали ложками холодную, тающую на глазах массу, равно как и Кальпурния, и Филипп. Цезарь отказался, и Атия тоже.

— Яйца со сливками, — я просто не хочу рисковать, дядя Гай, — нервно засмеялась она. — Вот, попробуй клубнику.

— Для Филиппа не имеет значения, сезон или не сезон, — вежливо сказал Цезарь, еще больше заинтригованный предчувствием чего-то нехорошего, веявшего в воздухе. Он откинулся на валик ложа и насмешливо взглянул на Филиппа, вскинув светлую бровь. — Для такого обеда должна быть какая-то причина. Просвети меня.

— Как было сказано в моей записке, мне просто хочется отпраздновать твое возвращение в Рим. Но признаюсь, есть еще кое-что, — спокойно ответил Филипп.

Цезарь оживился.

— Поскольку мой внучатый племянник лишь восемь месяцев назад стал совершеннолетним, это не может касаться его. Видимо, дело в моей внучатой племяннице. Она что, помолвлена?

— Да, — ответил Филипп.

— А где же будущий муж?

— В Этрурии, в своих поместьях.

— Можно узнать его имя?

— Гай Клавдий Марцелл-младший, — не задумываясь, сообщил Филипп.

— Младший.

— Ну конечно младший, не старший. Ведь старший все еще за границей, поскольку он не прощен.

— А младший, значит, прощен?

— Раз он ничего не сделал и оставался в Италии, почему ему нужно прощение? — раздраженно спросил Филипп.

— Потому что он был старшим консулом, когда я перешел Рубикон, и не попытался убедить Помпея Магна и boni договориться со мной.

— Да ладно, Цезарь, ты же знаешь, что он был болен! Лентул Крус выполнял всю работу, хотя как у младшего консула у него не было фасций на январь. Сразу после принятия клятвы Марцелл-младший слег в постель и оставался в ней несколько месяцев. Никто из врачей не мог определить, чем он болеет, так что я лично считаю это уловкой, способом избежать недовольства его намного более воинственных братьев, родного и двоюродного.

— Ты хочешь сказать, что он трус?

— Нет, не трус! О, Цезарь, иногда ты слишком уж въедлив! Марцелл-младший просто осторожный человек, сумевший в свое время понять, что тебя нельзя победить. Для любого человека не позор хитрить со своими менее проницательными родичами, — сказал Филипп, состроив гримасу. — Родня порой доставляет нам множество неудобств. Посмотри на меня, с моей матушкой Паллой и сводным братцем, пытавшимся убить собственного отца! Не говоря уже о моем отце, который постоянно хитрил и лавировал. Вот почему я стал эпикурейцем и остаюсь нейтральным в политике. И посмотри на себя, с твоим Марком Антонием!

Филипп нахмурился, сжал кулаки, потом с усилием расслабился.

— После Фарсала Марцелл-младший поправился и с тех пор, как ты уехал в Африку, исправно посещал сенат. Даже Антоний ничего не имел против. А Лепид только приветствовал это.

Выражение лица Цезаря осталось прежним, взгляд не потеплел.

— Тебе нравится предстоящий союз, Октавия? — спросил он, глядя на нее и вспоминая, что тетушка Юлия выходила за Гая Мария с чувством самопожертвования, хотя тот нравился ей.

Октавия вздрогнула.

— Да, нравится, дядя Гай.

— Ты сама настояла на этом союзе?

— Я не имею права на чем-то настаивать, — сказала она, бледнея.

— Ты знакома с этим сорокапятилетним мужчиной?

— Да, дядя Гай.

— И ты хочешь быть его женой?

— Да, дядя Гай.

— Есть ли кто-то, за кого ты охотнее вышла бы замуж?

— Нет, дядя Гай, — прошептала она.

— Ты говоришь мне правду?

Она подняла на него огромные испуганные глаза. Ее лицо стало пепельно-белым.

— Да, дядя Гай.

— В таком случае, — сказал Цезарь, кладя на стол ягоды, — мои поздравления, Октавия. Однако, как великий понтифик, я запрещаю брак confarreatio. Брак будет обычным, и ты сохранишь за собой право распоряжаться своим приданым.

Бледная, как и ее дочь, Атия поднялась — на редкость неуклюже.

— Кальпурния, пойдем, я покажу тебе приданое Октавии.

Три женщины, опустив головы, быстро покинули комнату.

Цезарь спокойно обратился к Филиппу:

— Это очень странный союз, друг мой. Ты хочешь выдать внучатую племянницу Цезаря за одного из его врагов. Что дает тебе право поступить так?

— У меня есть все права, — ответил Филипп с горящими глазами. — Я — paterfamilias. Ты — нет. Когда Марцелл-младший пришел ко мне с предложением, я посчитал его лучшим из вариантов.

— Твой статус paterfamilias спорный. По закону за нее отвечает ее брат. Теперь он совершеннолетний. Ты говорил с ее братом?

— Да, — процедил сквозь зубы Филипп. — Говорил.

— И что ты ответил, Октавий?

Как официальное лицо, Октавий поднялся с ложа и пересел на стул напротив Цезаря, чтобы смотреть ему прямо в глаза.

— Я тщательно обдумал предложение, дядя Гай, и посоветовал отчиму согласиться.

— По каким же резонам, Октавий?

Дыхание парня участилось, при каждом выдохе стал слышен хрип, однако он явно не собирался отступать, хотя эмоциональное напряжение, согласно теории Хапд-эфане, грозило ему приступом астмы.

— Во-первых, Марцеллу-младшему достались поместья его брата Марка и его двоюродного брата Гая-старшего. Он купил их на аукционе. Когда ты составлял списки отторгаемых от владельцев поместий, дядя, ты не внес туда поместья Марцелла-младшего, поэтому мой отчим и я посчитали, что как жених он