креслами, тумбами, разного вида столами, комодами и шкафами. Белье кидали в одну сторону, одежду в другую — образовались две рыхлые кучи.

Брут стоял в ступоре, сразу сообразив, что здесь происходит. Бибула, пускай и мертвого, объявили nefas. Его имущество и поместья теперь подлежат конфискации и распродаже. Единственный выживший сын Бибула Луций остается без собственности, равно как и его мачеха. Они освобождают дом.

— Ecastor, Ecastor, Ecastor! — произнес знакомый голос, громкий, трубный и низкий, весьма схожий с мужским.

Появилась Порция, одетая в свой обычный ужасный коричневый балахон, с копной ярких, каким-то чудом собранных воедино волос — шпильки на этих огненных завитках не держались.

— Быстро верни все на место! — выкрикнул Брут, подаваясь навстречу.

В тот же момент его оторвали от пола и стиснули в объятиях так, что он чуть не задохнулся. В нос ударили запахи чернил, бумаги, несвежей шерсти и обивочной кожи. Порция, Порция, Порция!

Как это получилось, он понятия не имел, потому что в ее приветствии не было ничего нового. На протяжении многих лет она сгребала его в охапку и сжимала в объятиях. Но его губы, прижатые к ее щеке, вдруг стали искать ее губы и, найдя их, впились в них. Тут словно огонь обжег его душу, он с трудом освободил руки и сам ее обнял. Он целовал ее с доселе неведомой ему жаждой. Она ответила на поцелуй, вкус ее слез мешался с чистотой ее дыхания — свежего, без приправ в виде винных паров или душных запахов какой-либо экзотической снеди. Кажется, это длилось часы, и она не отталкивала его, не притворялась ни удивленной, ни оскорбленной. Ведь ее тоже охватил исступленный восторг. Желание, слишком долго томившее молодое здоровое тело, переходило во всепоглощающую любовь.

— Я люблю тебя! — сказал он, гладя великолепные волосы и ощущая приятное покалывание в кончиках пальцев.

— О Брут, я всегда любила тебя! Всегда, всегда, всегда!

Они нашли два кресла, одиноко стоявшие среди развала, и сели, словно только что обрученная парочка. Глядя сквозь слезы и улыбаясь, улыбаясь друг другу. Двое детей, очарованных пробудившимся чувством.

— Наконец-то я дома, — произнес он дрожащими губами.

— Не верится, — сказала она, наклонилась и снова его поцеловала.

Не таясь, на виду у десятка людей! Впрочем, все это были слуги. Кроме сына Бибула, который подмигнул управляющему и, осторожно ступая, ушел.

— Верни все на место, — повторил Брут через какое-то время.

— Не могу, мы уже получили уведомление.

— Я куплю дом, поэтому расставь все по местам, — настаивал он.

Прелестные серые глаза посуровели. Внезапно в ней проглянул Катон.

— Нет, мой отец этого не одобрит.

— Да, любимая, в обычной ситуации так бы и было, — очень серьезно сказал Брут. — Успокойся, Порция, ты же знаешь Катона! Он отнесет это к победе республиканцев. И посчитает правильным. Наши семьи должны помогать друг другу. Чтобы дочь Катона оставалась без дома? Я осуждаю Цезаря за этот шаг. Луций Бибул слишком юн, чтобы причислять его к республиканцам.

— Зато отец его был самым ярым из них.

Порция отвернулась, демонстрируя профиль, очень похожий на профиль Катона. Огромный горбатый нос, благородный с точки зрения Брута. Рот… о, рот вообще безумно красив!

— Да, ты прав, — сказала она, повернулась к нему и со страхом спросила: — Но ведь на торги придет много народу. Что, если кто-то другой приобретет этот дом?

Он засмеялся.

— Порция! Кто может предложить более высокую цену, чем Марк Юний Брут? Кроме того, это хороший дом, но он вряд ли сравнится с дворцами Помпея Магна или Метелла Сципиона. Большие деньги будут сражаться там. Сам я не стану покупать дом, а прибегну к услугам агентов. Так что сплетен в Риме не будет. А я скуплю и поместья твоего отца в Лукании. Больше ничего, только их. Я хочу, чтобы у тебя от него что-нибудь сохранилось.

Она заплакала.

— Ты говоришь так, словно он уже мертв, Брут.

— Многие могут быть прощены, Порция, однако мы с тобой знаем, что Цезарь никогда не достигнет согласия ни с кем из тех, кто уехал в провинцию Африка. Но Цезарь не вечен. Он старше Катона, который, возможно, однажды вернется домой.

— А почему ты попросил у него прощения? — вдруг спросила она.

Он помрачнел.

— Потому что я не Катон, дорогая. Хотел бы я быть таким, как Катон! О, как хотел бы! Но если ты действительно собираешься связать со мной свою жизнь, ты должна знать, каков я. Мать моя говорит, что я трус. Права ли она, я не знаю. Я… я не могу объяснить, что со мной происходит, когда дело доходит до битвы или до противоборства таким людям, как Цезарь. Я теряюсь.

— Мой отец скажет, что я не имею права любить того, кто сдался Цезарю.

— Да, он тебя не одобрит, — согласился Брут и улыбнулся. — Значит ли это, что у нас с тобой нет общего будущего? Я не поверю.

Она крепко обняла его.

— Я женщина, а женщины слабы, как говорит мой отец. Он не одобрит, но я не могу жить без тебя и не стану!

— Тогда ты будешь ждать меня? — спросил он.

— Ждать?

— Цезарь облек меня полномочиями проконсула. Я должен немедленно ехать в Италийскую Галлию как новый ее губернатор.

Руки упали. Порция отодвинулась.

— Цезарь, — прошипела она. — Все вертится вокруг Цезаря, даже твоя ужасная мать!

Брут сгорбился.

— Я понял это еще ребенком, когда он вернулся после своего квесторства в Дальней Испании. Он стоял среди женщин как бог. Такой ослепляющий! Источая величие! Моя мать влюбилась в него, и он буквально поработил ее. Это ее-то! Со всеми амбициями! Патрицианку Сервилию Цепиону! Она ради него отринула всю свою гордость, смирила свой нрав. А после смерти моего отчима Силана решила, что он на ней женится. Но Цезарь отказался на том основании, что она изменяла своему мужу. «С тобой, только с тобой!» — кричала она. Но он сказал, что это не имеет значения. Факт есть факт. Измена всегда остается изменой.

— Как ты узнал об этом? — спросила Порция с интересом.

— Придя домой, она орала и визжала, как Мармолик. Все домашние слышали, — просто сказал Брут и поежился. — Но в этом весь Цезарь. Чтобы противостоять ему, нужен кто-нибудь вроде Катона, а я, любовь моя, не Катон и никогда им не стану. — Его глаза наполнились слезами, он взял ее руки в свои. — Прости мне мои слабости, Порция! Полномочия проконсула — несказанная щедрость, а я ведь даже претором еще не был! Италийская Галлия! Как я могу отказать ему? Я не смею.

— Да, я понимаю, — угрюмо сказала она. — Поезжай и управляй своей провинцией, Брут. Я буду ждать.

— Ты не против, если я пока ничего не скажу о нас моей матери?

Она засмеялась своим странным смехом, но отнюдь не радостно, а печально.

— Нет, дорогой Брут, я не против. Если она на тебя наводит ужас, то на меня и подавно. Давай не будем будить чудовище до поры. Оставайся пока мужем Клавдии.

— Ты слышала что-нибудь о Катоне? — спросил он.

— Ни слова. И Марция тоже. Она очень страдает. Конечно, теперь ведь ей придется вернуться к отцу. Филипп пытался заступиться за Марцию, но Цезарь был неумолим. Все, что принадлежало моему отцу, конфисковано, а она отдала ему все свое приданое на восстановление базилики Порция после сожжения Клодия. Филипп недоволен. Она так плачет, Брут!

— А что с твоим приданым?