— Пью, если нет лимонов.
— А что ты сейчас пьешь? — опять спросил Пизон.
— Фруктовый сок. В качестве нового целебного средства. Со мной из Египта приехал жрец-врач. Это его идея, и она мне понравилась.
— Тебе больше понравилось бы это фалернское, — сказал Филипп, смакуя вино.
— Нет, я по-прежнему ничего в нем не понимаю.
Ложа мужчин образовывали букву U, низкие столики вокруг позволяли гостям легко дотянуться до желаемой снеди. При чашах с жидкими или липкими яствами имелись ложки, а более твердые деликатесы были разделены на порции, легко помещавшиеся во рту. Желавший сполоснуть руки просто оборачивался, и внимательный слуга тут же подавал ему полотенце и миску с водой. Тоги сняли: в них есть неудобно. Туфли сброшены, ноги омыты — ничто не мешает облокотиться на валик.
К противоположной стороне столиков были приставлены стулья. По современным веяниям считалось особенным шиком позволять и женщинам возлежать на приемах, но в Общественном доме царили традиции, так что все дамы по старинке сидели. Если и было введено что-то новое, то оно заключалось в произвольном выборе мест на пиру. Гостям предоставили право рассаживаться как угодно, но с двумя исключениями. Своего кузена Луция Цезарь посадил на locus consularis — по правую руку от себя, а между ним и собой поместил своего внучатого племянника Гая Октавия. Его благосклонность к мальчику была замечена всеми, некоторые удивленно подняли брови, но…
Желание выделить молодого Гая Октавия появилось спонтанно, когда Цезарь с удивлением увидел среди гостей юношу, очень корректно и ненавязчиво державшегося в тени, в отличие от своего отчима. Тот, откровенно радуясь, что его пригласили, шумно приветствовал всех. А, вот и еще один не похожий на других! Конечно, Цезарь хорошо помнил Октавия. Два с половиной года назад он разговаривал с ним, когда останавливался на вилле Филиппа в Мизенах.
Сколько же ему теперь лет? Шестнадцать, наверное, хотя на нем все еще детская тога с пурпурной каймой и детский медальон-булла на обруче вокруг шеи. Да, ему определенно шестнадцать, потому что Октавий-старший обрел наследника в год консульства Цицерона. Он весьма шумно отмечал это радостное событие в самый разгар растущего подозрения о намерении Катилины устроить государственный переворот, в конце сентября, когда сенат ждал новостей из мятежной Этрурии, а непокорный Катилина все еще отрицал свою вину. Хорошо! Видимо, мать и отчим молодого Октавия решили отметить его совершеннолетие в декабре, в праздник Ювенты, богини юности, когда многие римские юноши получают toga virilis, простую белую тогу римского гражданина. Некоторые богатые и влиятельные родители, впрочем, разрешают своим сыновьям приурочивать этот обряд ко дню их рождения, но молодому Гаю Октавию не разрешили. Его не балуют. Хорошо!
Он поразительно красив, так и тянет назвать его двуполым. Густые, слегка вьющиеся, блестящие золотистые волосы. Чуть длинноватые, чтобы скрыть уши — единственный его изъян. Они не очень большие, но оттопыриваются, как ручки кувшина. Умна та мать, что не развивает тщеславия в сыне. Мальчик не держится как красавчик. Чистая смуглая кожа, хороший рот, твердый подбородок, чуть длинноватый нос, плавно приподнятый на конце, высокие скулы, овальное лицо, темные брови, ресницы и замечательные глаза, широко расставленные, очень большие и светло-серые, без примеси зелени. Немного таинственные, но не такие, как у Суллы или Цезаря. Не холодят и не беспокоят. Скорее омывают теплом. «И при этом, — думал Цезарь, анализируя эти глаза, — они ничего не выдают. Осторожные глаза. Кто сказал мне это в Мизенах? Или я сам так определил?»
Было видно, что высоким Октавий не станет, но и низкорослым его никто не сочтет. Худощав, но икры сильные. Хорошо! Значит, родители не дают ему засиживаться. Но грудная клетка невелика, что делает его узкоплечим. Кожа под поразительными глазами голубая от утомления.
«Где я видел этот взгляд раньше? Я знаю, я видел, но это было давно. Хапд-эфане. Я должен спросить у Хапд-эфане.
О, эти волосы! Просто копна. Полное облысение не грозит человеку с третьим именем Цезарь, что значит „кудрявый“. Отец его был таким. Мы с ним дружили. Встретились при осаде Митилен, позже объединились с Филиппом против мелкой блохи, какой тогда был Бибул. Мне пришлось по душе, когда Октавий женился на моей племяннице. Старинный латинский род, очень, кстати, богатый. Но Октавий умер преждевременно, и Филипп занял в жизни Атии его место. Интересно, что теперь сталось с младшими военными трибунами, служившими под началом Лукулла? Взять хоть Филиппа. Кто мог бы подумать, что он сделается таким, как сейчас?»
— Что ты задумал, Гай? — прошептал Луций, когда Цезарь усаживал юношу.
Ему не ответили. Цезарь был слишком занят: он следил, чтобы Атия, устраивавшаяся напротив, уселась удобнее, потом переключил внимание на Кальпурнию. Как бы та не ошиблась и не поместила Марцию слишком близко к Пизону! Тот уже хмурил густые черные брови. Неужели эта отличная трапеза будет подпорчена? Соседство с женой Катона не очень приятный нюанс! Пара манипуляций со стульями — и Марция сидит рядом с Атией, Кальпурния тоже. А Пизон уже хмурит брови на Присциллу, супругу Матия, красивую идиотку Помпею Суллу и свою собственную Рутилию. У этой восемнадцатилетней Рутилии, заметил Цезарь, довольно кислый видок. Вся их семья такова. Рыжеватые волосы, веснушчатая кожа, зубы выдаются вперед. Живот округлился. В конце концов, должен же Пизон получить сына!
— Когда ты думаешь ехать в Африку? — спросил Ватиний.
— Как только соберу достаточно кораблей.
— Я буду легатом в этой кампании?
— Нет, Ватиний, — ответил Цезарь, сделав гримасу рыбе и протягивая руку за хлебом. — Ты останешься консулом в Риме.
Разговоры затихли. Глаза всех присутствующих устремились к Цезарю, потом к Публию Ватинию, который сидел, словно аршин проглотив и потеряв дар речи.
Он был клиентом Цезаря, этот тщедушный человек со слабыми ногами и большой шишкой на лбу, которая помешала ему когда-то стать авгуром. Его остроумие, веселое расположение духа и высокий уровень интеллекта привлекали к нему всех, кто входил с ним в контакт на Форуме, в сенате, в судах. К тому же, несмотря на физические недостатки, Ватиний доказал, что он не только способный политик, но и отважный солдат. Посланный, чтобы помочь Габинию при осаде Салоны в Иллирии, он со своим легатом Квинтом Корнифицием не только взял город, но пошел дальше и сокрушил все иллирийские племена, не дав им соединиться с Буребистой и племенами бассейна Данубия, что явилось бы для Рима и Цезаря куда большей неприятностью, чем Фарнак.
— Консульство непродолжительное, Ватиний, — продолжал Цезарь. — Только двухмесячное, до конца года. При других обстоятельствах я бы на это не пошел, но есть причины, почему мне нужны два действующих консула уже в этом году.
— Цезарь, я был бы счастлив стать консулом и на два рыночных интервала, — наконец проговорил Ватиний. — Будут выборы? Или ты сам назначишь меня? С кем еще, кстати?
— С Квинтом Фуфием Каленом, — сказал Цезарь. — О да, выборы будут. Вовсе не желая огорчить некоторых сенаторов, я все же надеюсь одержать верх.
— Эти выборы пройдут в стиле Суллы или ты разрешить баллотироваться и другим? — спросил Пизон, мрачнея.
— Да пусть хоть пол-Рима баллотируется, Пизон. Я… э-э-э… назову, кого я хочу, а решать будут центурии.
Никто не прокомментировал это заявление. При нынешней ситуации и после недавней замечательной речи всадники восемнадцати старших центурий будут счастливы выбрать даже марокканскую обезьяну, если Цезарь ее назовет.
— Почему тебе так необходимо иметь действующих консулов в конце года, когда ты сам здесь присутствуешь, Цезарь? — спросил Ватия Исаврик.
Цезарь предпочел сменить тему.
— Гай Матий, можно тебя попросить кое о чем? — спросил он.
— О чем угодно, Гай, ты же знаешь, — ответил Матий, человек спокойный и неамбициозный.
Благодаря старой дружбе с Цезарем дела его процветали. Чего же еще можно было желать?
