Я знаю, мои слова могут тебе показаться где-то грубыми, где-то неделикатными, а иногда и уклончивыми. Но я изменился, Матий, меня теперь не узнать. Нельзя, чтобы человек так возвышался над другими людьми, но я боюсь, что именно это со мной и произошло. Те люди, которые могли бы встать рядом и чем-то мне за мои же деньги помочь, все умерли. Публий Клодий, Гай Курион, Марк Красс, Помпей Магн. Я чувствую себя маяком на Фаросе — вокруг нет и вполовину чего-либо столь же высокого. Если бы у меня был выбор, я бы себе такой участи не избрал.
Когда я перешел Рубикон и пошел на Рим, что-то во мне словно сломалось. Как же несправедливо они со мной обошлись! Неужели они действительно думали, что я не решусь на такой шаг? Я — Цезарь, и мое достоинство, мое dignitas мне дороже жизни. Разве мог Цезарь позволить им облыжно обвинить его в измене и приговорить к вечной ссылке? Немыслимо, невозможно. Если бы надо было повторить все, что сделано, я повторил бы не колеблясь. И все же что-то во мне надломилось. Я никогда уже не смогу стать тем, кем хотел быть, — просто дважды консулом, великим понтификом, полководцем, которому нет равных, и старейшим государственным деятелем, чье мнение интересует палату первым после мнения избранных на новый срок и правящих в данное время консулов.
Теперь я — бог в Эфесе и бог в Египте. Я — диктатор Рима и правитель мира. Но это не мой выбор. Ты меня знаешь достаточно, чтобы понимать, о чем я говорю. Это мало кто понимает. Все ставят себя на мое место и подменяют мои мотивы своими.
Известие из Салоны о смерти Авла Габиния потрясло меня. Замечательный человек, сосланный по ложному обвинению. Откуда бы Птолемей Авлет взял десять тысяч талантов, чтобы ему заплатить? Я сомневаюсь, что бедняга вообще получил за работу что-либо сверх двух тысяч. Если бы Лентул Спинтер поторопился уйти из Киликии и перехватил у Габиния тот контракт, скажи, его тоже занесли бы в проскрипционные списки? Разумеется, нет! Он был boni, а Габиний голосовал за Цезаря. Вот чего не должно быть, Матий: чтобы для одного — один закон, а для другого — другой.
Все-таки в одном случае мой inimicus Гай Кассий словно бы утратил дар речи. Когда я сказал ему, что его брат Квинт обобрал Дальнюю Испанию, погрузил награбленное на корабль и отплыл в Рим, не дождавшись приезда нового губернатора Гая Требония, Кассий не проронил ни слова. И когда я сказал ему, что перегруженный корабль опрокинулся и затонул в устье реки Ибер вместе с Квинтом Кассием, он тоже ничего не сказал. То ли потому, что Квинт был моим человеком, то ли потому, что Квинт запятнал всех Кассиев.
Буду в Риме приблизительно в конце сентября.
Еще одно письмо Цезарь написал несколько раньше, сразу после битвы, и отправил его в Киммерию — Асандеру. В письме он повторил то, что сказал послу-киммерийцу. Киммерия должна четыре тысячи талантов золота Понту и две тысячи — казне Рима. Он также сообщил Асандеру, что его отец убежал в Синопу, очевидно направляясь домой.
Перед отъездом Цезаря из Никомедии пришел ответ. В нем Асандер благодарил Цезаря за внимание и сообщал, что по прибытии в Киммерию Фарнак был убит. Теперь царем Киммерии стал Асандер, безмерно желающий войти в клиентуру диктатора Рима. В качестве свидетельства его доброй воли письмо сопровождалось двумя тысячами талантов золота. Еще четыре тысячи талантов были посланы новому губернатору Понта Винициану.
В результате, когда Цезарь плыл по Геллеспонту, его корабль вез семь тысяч талантов золота и большое количество золотых же корон.
Первую остановку он сделал на острове Самос, где обнаружил одного из своих более или менее умеренных оппонентов — влиятельного консуляра-патриция Сервия Сульпиция Руфа. Тот встретил Цезаря с радостью и покаянно вздохнул:
— Цезарь, мы были несправедливы к тебе. Прости меня, если можешь. Честно говоря, я никогда не думал, что дело зайдет так далеко.
— В том, что затеяли эти люди, твоей вины нет. Я только надеюсь, что ты возвратишься в Рим и возобновишь работу в сенате. Вовсе не для того, чтобы поддакивать мне, а чтобы рассматривать мои законы и предприятия с точки зрения их ценности для общего блага.
Там, на Самосе, Цезарь оставил Брута, которому было обещано жречество. Поскольку Сервий Сульпиций являлся большим знатоком жреческих законов и процедур, Бруту хотелось у него поучиться. Единственное, о чем Цезарь жалел, — это что со своим приятелем не остался и Кассий.
От Самоса он поплыл к Лесбосу, где повидался с наиболее непримиримым своим оппонентом Марком Клавдием Марцеллом, который яростно отклонил все его предложения.
Следующая остановка — Афины, горячо поддерживавшие Помпея. Этому городу не повезло: Цезарь наложил на него огромный штраф. Большую часть времени он потратил на поездку в Коринф, расположенный на перешейке, отделявшем Грецию от Пелопоннеса. Несколько поколений назад Гай Муммий ограбил Коринф, и город так и не оправился. Цезарь прошел по покинутым зданиям, поднялся к цитадели с названием Акрокоринф. Сопровождавший его Кассий не мог понять, чем он так восхищен.
— В этом месте просто необходимо пробить канал через перешеек, — заметил великий человек, стоя на узкой полоске твердой скалистой породы, вздымавшейся высоко над водой. — Тогда кораблям не надо будет плыть вокруг мыса Тенар, особенно в штормовую погоду. Они смогут прямо из Патр попадать в Эгейское море. Хм…
— Это невозможно! — фыркнул Кассий. — Тут до воды футов двести.
— Нет ничего невозможного, — спокойно возразил Цезарь. — Что касается старого города, его надо вновь заселить. Еще Гай Марий хотел разместить здесь своих ветеранов.
— Но ему это не удалось, — резко сказал Кассий. Он пнул камень и пронаблюдал за тем, как тот, подпрыгивая, катится вниз. — Я хочу остаться в Афинах.
— Боюсь, не получится, Гай Кассий. Ты поедешь со мной в Рим.
— Почему? — потребовал объяснения Кассий и весь напрягся.
— Потому, дорогой мой, что ты не любишь Цезаря. И Афины его не любят. Я думаю, разумнее держать вас друг от друга подальше. Нет, постой и послушай меня.
Кассий, уже собравшийся уходить, остановился и медленно повернулся. Думай, Кассий, думай! Ты можешь ненавидеть его, но правит пока еще он.
— Я намерен повысить в должности и тебя, и Брута, но не потому, что это моя прихоть, а потому, что оба вы могли бы стать уже преторами или консулами. И это однажды произойдет, — сказал Цезарь, пристально глядя в глаза Кассия. — Перестань возмущаться. И благодари богов, что я терпелив. Будь я Суллой, ты был бы мертв. Направь свою энергию в верное русло. Приноси пользу Риму. Я не имею значения, ты не имеешь значения. Значение имеет один только Рим.
— Поклянись головой твоего новорожденного сына, что ты не хочешь стать царем Рима.
— Клянусь, — ответил Цезарь. — Царем Рима? Да я лучше стану одним из сумасшедших отшельников, живущих в пещере близ Асфальтового болота! А теперь подумай, Кассий. Еще раз и объективно. Канал тут все же возможен.
IV
ЗАМЕСТИТЕЛЬ ДИКТАТОРА
Конец сентября — конец декабря 47 г. до P. X
