Сальвидиена, во главе другой — Агриппу. Не забывая об отсутствии у себя полководческого таланта, он все же не желал ставить во главе своих легионов легатов постарше, которые по рождению и по старшинству могли бы претендовать на все победные лавры.
Они победили, и еще один убийца Цезаря — Луций Понтий Аквила, сражавшийся на стороне Марка Антония, — был убит, но Фортуна не была полностью на стороне победителей. Наблюдая за сражением с возвышения, Авл Гиртий получил удар копьем и умер на месте. На следующий день умер от ран Панса. Октавиан как командующий остался один.
Впрочем, оставался еще Децим Брут, сидевший в освобожденной от осады Мутине и очень недовольный тем, что ему не удалось сразиться с Антонием самому.
— Единственный легион, который Антонию удалось сохранить без потерь, — это «Жаворонок», — сказал Октавиан Дециму Бруту при встрече. — Но к нему примкнули еще несколько разрозненных когорт из остатков его разбитой армии, и он очень быстро идет на запад.
Неприятная встреча для Октавиана. Он стоял лицом к лицу с убийцей, но как официальный, назначенный сенатом командующий был обязан сотрудничать с ним. Что ж, тогда строгость, сдержанность, холод.
— Ты будешь преследовать Антония? — спросил он.
— Только после того, как пойму обстановку, — ответил Децим, испытывая не большую симпатию к Октавиану, чем тот к нему. — Ты многого добился с тех пор, как был у Цезаря контуберналом! Наследник Цезаря, сенатор, полномочия пропретора — вот это да!
— Почему ты его убил? — спросил Октавиан.
— Цезаря?
— А чья еще смерть может интересовать меня?
Децим прикрыл глаза, откинул назад светловолосую голову и мечтательно заговорил:
— Я убил его, потому что все, что имел я или любой другой римский аристократ, давалось нам из милости по его воле. Он взял на себя власть царя. Он взял на себя власть царя, если не титул, и считал себя единственным человеком, способным править Римом.
— Он был прав, Децим.
— Он был не прав.
— Рим стал мировой империей. Это предполагает новую форму правления. Ежегодные выборы магистратов больше не эффективны. Мало даже пятилетних полномочий на управление провинциями, что было идеей Помпея Магна, да и Цезаря поначалу. Но Цезарь понял, что надо делать, задолго до того, как был убит.
— Хочешь стать следующим Цезарем? — насмешливо спросил Децим.
— А я и есть следующий Цезарь.
— Только по имени. Отделаться от Антония не так-то легко.
— Я знаю. Но рано или поздно я от него отделаюсь, — ответил Октавиан.
— Всегда найдется какой-нибудь другой Антоний.
— Ну нет. В отличие от Цезаря я не буду милостив с теми, кто против меня, Децим. Я имею в виду тебя и других убийц.
— Ты самоуверенный ребенок, который напрашивается на порку, Октавиан.
— Нет. Я — Цезарь. И сын бога.
— О да, как же, stella critina. Но Цезарь теперь, когда он бог, менее опасен, чем когда был живым человеком.
— Правильно. Но на нем теперь можно нажить капитал. И я наживу на нем капитал — стану богом.
Децим рассмеялся.
— Надеюсь прожить достаточно, чтобы увидеть, как Антоний задаст тебе порку!
— Ты этого не увидишь, — ответил Октавиан.
Хотя Децим Брут приглашал вполне искренне, Октавиан отказался переехать в его губернаторский дом. Он остался в своем лагере, чтобы провести похороны Пансы и Гиртия и послать их прах в Рим.
Через два дня Децим пришел к нему, озабоченный.
— Я слышал, что Публий Вентидий ведет три легиона к Антонию. Их набрали в Пицене, — сообщил он.
— Это интересно, — спокойно заметил Октавиан. — Ну и что, по-твоему, мне следует предпринять?
— Конечно, остановить Вентидия, — решительно ответил Децим.
— Это дело не мое, а твое. У тебя полномочия проконсула. Ты — губернатор, назначенный сенатом.
— Ты забыл, Октавиан, что мои полномочия не позволяют мне входить в Италию? А это необходимо, ибо Вентидий идет через Этрурию к Тусканскому побережью. Кроме того, — откровенно продолжил Децим, — мои легионы еще сырые и против солдат из Пицена не устоят. Это все ветераны Помпея Магна, которых тот поселил на своих собственных землях. А твои люди тоже сплошь ветераны, к тому же у тебя есть еще рекруты Гиртия и Пансы. Поэтому остановить Вентидия должен именно ты.
Октавиан усиленно думал. «Он знает, что командир из меня никакой, он хочет, чтобы мне задали порку. Ну что ж, думаю, Сальвидиен мог бы взять командование на себя. Но надо ли это мне? Нет, не надо. Я не могу сняться с места. Если я сделаю это, сенат увидит во мне еще одного молодого Помпея Магна, самоуверенного и чрезмерно амбициозного. Один неверный шаг — и у меня отнимут не только армию, но и жизнь. Что же мне делать? Как сказать Дециму „нет“?»
— Я отказываюсь выступить против Публия Вентидия, — спокойно сказал он.
— Почему? — воскликнул пораженный Децим.
— Потому что этот совет дал мне убийца отца.
— Ты, наверное, шутишь! В этой борьбе мы с тобой на одной стороне!
— Я никогда не буду на одной стороне с убийцами моего отца.
— Но Вентидий должен быть остановлен в Этрурии! Если он соединится с Антонием, все начнется сначала!
— В таком случае пусть будет так, — сказал Октавиан.
Вздохнув с облегчением, он смотрел, как Децим уходит, глубоко возмущенный. Зато у него теперь есть идеальный повод остаться на месте. Убийцам не доверяют, и армия это поймет.
Он не доверял и сенату. Слишком многие поджидали там случая объявить наследника Цезаря врагом народа. И вторжение этого наследника в пределы Италии даст им такой шанс. «Как только я войду в Италию с армией, — думал Октавиан, — это расценят как мой второй марш на Рим».
Спустя один рыночный интервал он получил подтверждение, что интуиция его не подводит. От сената пришло сообщение, в котором Мутина объявлялась замечательным ратным подвигом. Но триумф за эту победу предоставлялся Дециму Бруту, который не дрался! Дециму вменялось взять на себя верховное командование в войне против Антония, ему отдавали все легионы, включая принадлежавшие Октавиану, заслужившему лишь овацию — унизительный малый триумф. Фасции погибших консулов надлежало вернуть в храм Венеры Либитины до выборов новых консулов, но о дате выборов ничего не было сказано. Октавиан понял, что никаких выборов вообще не планируется. Чтобы еще больше унизить Октавиана, сенат отменил выплату премий всем его солдатам и сформировал комитет, призванный, выслушав представителей легионов, решить, кому что-то дать, кому нет. Ни Октавиан, ни Децим в состав комитета не входили.
— Ну и ну! — сказал он Агриппе. — Зато теперь мы знаем, каково наше истинное положение!
— Что ты намерен делать, Цезарь?
— Nihil. Ничего. Сидеть на месте. Ждать. Я вот думаю, — добавил он, — почему бы тебе и кому-то еще тихо и спокойно не проинформировать представителей легионов, что сенат произвольно присвоил себе право решать, сколько наличных получат мои солдаты? И подчеркнуть, что сенаторские комитеты скупы.
У легионов Гиртия был отдельный лагерь, а три легиона Пансы стояли кучно с тремя легионами
