управление на автоматику.

Рэйф все рассказал ей.

— Из Канады, в такую даль? Но кому это понадобилось?

— Если следовать простой логике, то тебе: все препятствия чинились на пути к твоему дому. Но ведь даже ты не знала, когда я вернусь. Кто же был осведомлен настолько точно, что расставил засады на всем моем пути?

Девушка ответила не сразу. Когда Рэйф повернулся и заглянул в ее лицо, то увидел, что Габи вдруг съежилась, обхватив себя руками, словно от холода или сильного порыва ветра.

— Это мог знать Наставник, — сказала она.

— Наставник? — Рэйф удивленно посмотрел на нее. — Ты имеешь в виду того, про которого говорят, что он управляет всеми зомби? Как его — Тебом Шанкар?

— Тебом Шанкар. Наставник. Повелитель Демонов, — она сидела неподвижно, словно закоченев.

— Называй его как хочешь. Говорят, он живет уже тысячу лет и может вызывать духов, вроде тех, с кем вы с Лукасом сегодня дрались. Это его рать.

Рэйфа вновь захлестнула волна гнева и ярости. С трудом взяв себя в руки, он продолжал:

— Ты же образованная девушка и понимаешь, что такого не может быть.

— Тем не менее он существует, — возразила Габи. — И за день до исчезновения Эб разговаривал с ним по телефону.

Следующая минута тянулась бесконечно, в полном молчании. Машина стремительно летела вперед. Мимо проносились темные, словно вымершие фермы. Там, забывшись в тяжелом наркотическом бреду, спали люди и животные.

— Хорошо, — наконец произнес Рэйф. — Давай разберемся. Может быть, мы говорим о разных людях. Значит, это человек, который с помощью неких оккультных сил имеет власть над всем, кто не подвержен действию излучения и может бодрствовать по ночам.

— Да, — утвердительно кивнула Габи. — Наставник. Или, как его еще зовут, Старик на Горе.

— Стариком на Горе, — назидательно сказал Рэйф, — именовали главу так называемых ассасинов, секты мусульман-шиитов в тысяча девяностом году. Для своей резиденции он захватил горную крепость Аламут. И звали его Хасан ибн аль-Саббах, а вовсе не Тебом Шанкар.

— Я знаю, — тихо сказала Габи. — После того как Эб говорил с ним по телефону, я нашла в справочнике все, о чем ты сейчас рассказал.

— Ты слышала этот разговор?

— Нет. Стоило мне войти в лабораторию, как Эб тут же отключил телефон. Я спросила, кто это, уж не сам ли Наставник? Не знаю, как у меня это вырвалось… Просто дурачилась. А Эбнер побледнел… так побледнел…

Девушка совсем сникла.

— Что он тебе на это ответил? — расспрашивал Рэйф.

— Он сказал «да». Он так это сказал, как будто обязан был говорить мне правду, хочет того или нет. Но после мне не удалось вытянуть из него ни слова. В ту ночь он запер входную дверь на все замки и часа четыре провел с Лукасом в лаборатории.

— С Лукасом? — Рэйф обернулся к волку. — Лукас, что было той ночью, о которой говорит Габи, перед тем как Эб уехал? Что он делал в лаборатории, когда вы с ним заперлись?

Лукас молчал.

— Рэйф, это бессмысленно, — сказала Габи, — неужели ты думаешь, я его не спрашивала? Раз он мне не говорит, так тебе и подавно не скажет.

— Мне приказано охранять, — вдруг проговорил Лукас и зевнул. В тусклом свете, идущем от приборной доски, блеснули его длинные желтые клыки. — Эбнера и Габриеллу. И я могу убивать.

Он замолчал и, Как ни в чем не бывало, уселся поудобней на сиденье — ни дать ни взять, верный домашний пес.

— Лукас, — спросил Рэйф, — где сейчас Эб? Ты знаешь?

— Нет. Но мы найдем его.

— Надеюсь… — сказал Рэйф.

— Ты для этого и вернулся с Луны? — спросила Габи. — Чтобы найти Эба?

Почти не слушая ее, занятый своими мыслями, он кивнул.

— Но почему? — снова спросила девушка. — Зачем, когда столько лет прошло? Ты ведь был в Проекте Дальней Звезды, ты даже один из космонавтов, а это — наши неприятности, зачем тебе влезать в них?

— То, что ты называешь вашими неприятностями, — это беда всего человечества, — заявил Рэйф. — В том числе и Проекта.

— Проекта? Проекта по переброске людей на Альфа Центавра и дальше? — в ее голосе сквозило явное недоверие.

— Проект не двигается с места уже три года, — продолжал Рэйф, не обращая внимания на ее реакцию. — Все заглохло. Успех зависит от разработок по крионике, то есть замораживанию экипажа. При этом все жизненные процессы замедляются, и, соответственно, продлевается время в полете. Один космонавт — на вахте, трое — в анабиозе. Такова была идея Проекта. Потом выяснилось, что, если человек проводит в таком состоянии длительное время, происходит разрушение нервной системы.

Габи, не отрываясь, смотрела на него.

— Я не знала этого.

Какое-то время они ехали молча мимо залитых лунным светом ферм.

— Имей в виду, это секретная информация, — предупредил Рэйф.

— Но какое она имеет отношение ко мне и Эбу?

— Эб разработал метод, позволяющий без каких-либо химических средств погрузить человека в сон. Я рекомендовал его для участия в Проекте, но отборочная комиссия высказалась против. Три дня назад я добрался до протоколов и обнаружил, что первоначальная запись стерта и заменена другой.

— Стерта?

— Кто-то подменил документы комиссии, — сказал Рэйф. — Кто-то не хотел допустить Эба к работе в Проекте. Зачем, тоже ясно: будь он там, корабль на Альфа Центавра уже ушел бы.

— Не вижу здесь смысла, — Габи мрачно покачала головой. — Кому же понадобилось задерживать отправку корабля?

— Ну, например, Мартину Пу-Ли, — ответил Рэйф, — он ведь глава Проекта. Как только наладятся перелеты, развитию Проекта придет конец. И тогда его любимое детище перестанет быть «центром Вселенной», а станет всего лишь одной из второстепенных космических программ. Но я думаю, это все-таки не Мартин. Скорее всего кто-то другой и явно с Земли.

— Но кому на Земле…

— Кому-то вроде Мартина. Человеку, заинтересованному в сохранении статус-кво. Пао Галло. Биллу Форбрингеру.

— Пао Галло? — нахмурилась Габи. — Эб всегда аттестовывал его как человека, преданного своему делу…

— Слишком уж преданного, — оборвал ее Рэйф.

— Пока его станции снабжают заводы энергией и не дают всем сдохнуть с голоду, он самый важный человек на Земле. Когда начнутся перелеты и хоть кто-то получит шанс вырваться отсюда, положение Пао сильно изменится.

— Ну не так уж и сильно!

— Верно, не так уж, — согласился Рэйф. — Но Пао, Мартин и Форбрингер, — словно пальцы одной