ожерелье.

Увидев неровные ряды рыбаков, юты замедлили движение; воин, управляющий передней колесницей, поднес к губам рог бизона. Раздался призыв рога, и отряд разразился боевым кличем, напоминавшим вой; лошади перешли в галоп. Застучали колеса повозок, пешие воины ринулись вперед, ударяя топорами о щиты.

Эчегон с надеждой посмотрел на Сторм и Локриджа.

— Пора? — спросил он.

— Чуть позже. Пусть приблизятся, — Сторм прищурилась. — Вон тот, в задних рядах, воины загораживают его…

Локридж чувствовал напряжение, царившее в рядах рыбаков. Люди вздыхали и переговаривались, переминаясь с ноги на ногу. Пахло потом. Позади стояли не трусы, а солдаты, готовые защищать свои дома. Но враги были словно созданы для войны. Надвигающиеся колесницы произвели впечатление даже на Малькольма, пережившего танковые атаки.

Локридж поднял карабин. Перед боем Сторм с явной неохотой разрешила Локриджу использовать оружие двадцатого века. И хотя люди Эвильдаро были готовы увидеть молнии, разящие противника, ожидание колдовства только усилило страх.

— Я стреляю, — сказал Локридж по-английски.

— Подожди, — громко проговорила Сторм, перекрывая гам. Ее кошачьи глаза превратились в узкие щелки, рот оскалился. Руки женщины лежали на энергетическом ружье, которое она до этого не собиралась использовать. — Не сейчас! Мне необходимо разглядеть того человека…

Возглавляющий атаку ют поднял и опустил топор. Лучники в задних рядах остановились и приготовили оружие к бою. Камни и стрелы с кремневыми наконечниками полетели в защитников Эвильдаро.

— Стреляйте! — проревел Эчегон. Но еще до его приказа в рядах Тенил Оругарэй раздались воинственные крики, и рыбаки дали ответный залп.

Расстояние было слишком велико, чтобы причинить ютам значительный ущерб. Локридж увидел, как один или два камня врезались в щиты противника, наступавшего, как и прежде, во весь опор. Схватка начнется через минуту. Локридж уже различал раздувающиеся ноздри и обведенные белой краской глаза лошадей, их гривы, развевающиеся на ветру, мелькание кнутов, он видел безбородого возничего и плотоядную улыбку вождя, поднявшего топор, каменное топорище которого блестело так, словно было выковано из железа.

— К черту! — крикнул Локридж. — Пора их проучить!

Он взял предводителя ютов на прицел и нажал на спусковой крючок. Звук выстрела потонул в криках, топоте, лязганье топоров и стуке колес. Но вождь наступающего отряда взмахнул руками и рухнул на землю вместе с топором. Тело юта в мгновение ока исчезло в высокой траве.

Возничий опустевшей колесницы притормозил, широко раскрыл рот и завопил. Локридж понял, что нет необходимости убивать людей. Он повернулся к другой повозке. Бах! Бах! Чтобы парализовать действия колесничих, достаточно убить по одной лошади из каждой упряжки. Камень со звоном отскочил от ствола ружья Локриджа. Но вот еще одна повозка вышла из строя: ее дышло перекосилось, сбруя спуталась, левое колесо сорвалось с оси. Оставшиеся в живых лошади встали на дыбы и отчаянно заржали.

Вражеские ряды дрогнули. Остановить бы еще две-три колесницы — и захватчики побегут! Локридж сделал несколько шагов вперед, чтобы как следует прицелиться. Кровь кипела в жилах, и он не замечал проносящихся стрел. Солнце отразилось в стали его ружья и… обрушилось на него! Голова словно раскололась от грохота, и он погрузился в темноту.

…Сознание возвратилось к Малькольму вместе с ощущением острой боли. Перед глазами плыли круги. Сквозь вопли, грохот битвы и конное ржание он услышал крики: «Вперед, юты! Вперед за Отцом Неба!» Это был язык, знакомый диаглоссе, но не известный жителям Эвильдаро.

Локридж едва сумел приподняться и встать на колени. Первое, что он увидел, было его ружье, наполовину расплавившееся. Видимо, оно приняло на себя большую часть энергии. Лицо и грудь Локриджа горели.

Взгляд его упал на лежавший рядом труп. По обугленным останкам трудно было опознать человека. Только бронзовый браслет на руке погибшего свидетельствовал о страшной смерти Эчегона.

Неподалеку стояла Сторм. Вокруг женщины сверкали разноцветные сполохи пламени — она окружила себя энергетическим щитом. Вражеский луч миновал ее, сразив трех юношей, с которыми Локридж охотился на тюленей.

Юты неистовствовали. Ревущей волной они обрушились на деревню. Локридж увидел, что сын Эчегона поднял копье так, как будто на него мчалась не лошадь, а дикий кабан. Ют направил лошадей чуть в сторону. Колесница прогрохотала мимо юноши. Стоящий в ней воин хорошо заученным движением поднял и опустил топор. Брызнули мозги. Сын Эчегона упал недалеко от тела отца. Ют, заулюлюкав, рванулся вперед, метнул куда-то копье и ринулся дальше.

Жители деревни спасались бегством. Их охватила паника: громко крича, они устремились в священную рощу. Юты не преследовали бегущих. Верховные божества кочевников обитали на небе, и поэтому племя не любило сумеречный лесной мир, полный непонятных звуков и теней. Они повернули обратно, чтобы добить раненых.

Одна колесница направилась к Сторм. Окруженное энергетическим щитом тело женщины искрилось. Бредившему Локриджу показалось, будто он видит иллюстрацию к древнему мифу. Малькольм потянулся за пистолетом, но потерял сознание, успев в последний момент разглядеть человека, стоявшего на колеснице, безбородого и светлокожего, необычайно высокого, одетого в черную накидку с капюшоном, развевающуюся за спиной, подобно крыльям… Ютом он явно не был.

…Локридж медленно пришел в себя. Убедившись, что он лежит на земле и не чувствует боли, Малькольм испытал облегчение. Но мало-помалу в памяти стали оживать картины битвы. Послышался женский крик, и он резко сел.

Солнце уже зашло, но сквозь дверной проем хижины Локридж видел, что берег все еще окрашен в золотистые тона. Небогатый скарб был вынесен из дома, вход загорожен ветками. Хижину сторожили два юта. Один из них не спускал глаз с входа, теребя в руках пучок омелы, чтобы оградить себя от злых духов. Его товарищ с завистью наблюдал за воинами, которые гнали корову вдоль берега. Везде царила суматоха, слышались грубые выкрики и гогот, ржание лошадей и стук колес. А побежденные голосили над мертвыми.

— Как ты себя чувствуешь, Малькольм?

Локридж повернул голову. Рядом на коленях стояла Сторм Дэрруэй. В темноте хижины она казалась раненому еще одной тенью, но он ощутил запах ее волос, почувствовал прикосновение ее ладони. Никогда еще в голосе его спутницы не было столько нежности — и такого беспокойства.

— Пациент скорее жив, чем мертв. — Он показал на лицо и грудь, которые были смазаны какой-то мазью, и сообщил: — Как ни странно, почти не болит.

— Тебе повезло, что у Бранна оказалась целебная мазь. На твое счастье, он решил тебя спасти, — сказала Сторм. — Раны затянутся уже завтра… — Она помолчала и проговорила (интонация напомнила ему Ори): — И я счастлива.

— Что там происходит?

— Юты орудуют в деревне.

— А женщины, дети?! — Локридж попытался встать.

Сторм удержала его:

— Береги силы. Твоя подруга не пострадает. Вспомни о здешних обычаях.

Ответила она в том же резком тоне, в каком не раз обращалась к нему. Но тут же в ее голосе вновь проскользнуло волнение:

— Но, конечно, они оплакивают тех, кого любили, мертвых или живых. Всех в деревне ожидает участь рабов… К счастью, это не юг. На севере рабыни ведут почти такой же образ жизни, как и их хозяева. Естественно, они страдают от тоски по дому и по свободе. Но пока мы и сами в беде. Нам придется хуже, чем им.

— И все-таки, что же случилось? — спросил он.