– Никогда! – закричал Метелл Долматийский.

– Только через мой труп! – кричал Сципион Назика.

– Нет! – возмущался весь Сенат.

– Подождите! – раздался одинокий голос Скавра. – Подождите, подождите! Дайте мне опровергнуть его доводы!

Но никто его не услышал. Стены Курия впервые за время республики стали свидетелями такой бури.

– Ну-ну, продолжайте! – бросил Марий и вышел из Сената в сопровождении квестора Суллы и плебейского трибуна Тита Манлия Манцина.

Толпа на Форуме собралась, чтобы поддержать Мария. Консул и Манцин прошествовали вниз по ступеням Курии и далее через площадь Комитии. Квестор Сулла, патриций, остался на ступенях.

– Слушайте, слушайте! – воскликнул Манцин. – Собрание плебса открыто! Я объявляю контио – открытое обсуждение!

Перед возвышением для ораторов стоял Гай Марий. Сенаторы, высыпавшие на ступени, могли видеть его лишь со спины. Когда большинство из них двинулось вниз, к колоннам Комитии, чтобы смотреть Марию в лицо и, возможно, мешать ему, клиенты и сторонники Мария, собравшиеся на площади, преградили патрициям путь. Вспыхнули потасовки, брызнула кровь, полетели зубы. Но сторонники Мария устояли. Лишь девяти трибунам из плебса было позволено пройти к ростре, где они встали, потупясь, хотя могли бы воспользоваться своим правом вето.

– Народ Рима! Они говорят, что я не могу делать то, что необходимо для защиты и укрепления Рима! – крикнул Марий. – Риму нужны солдаты! Риму очень нужны солдаты! Мы со всех сторон окружены врагами, а сенаторы более расположены обсуждать свои права на власть, чем укреплять Рим! Это они, народ Рима, проливали кровь римлян, латинян и италийцев – солдат Рима. А те, кто не погиб на войне из-за алчности, кичливости или глупости своих военачальников, так искалечены, что уже не могут служить Риму. Но есть и другой источник пополнения наших войск. Я имею в виду римлян и италийцев, которые слишком бедны, чтобы купить себе снаряжение. Настало время, народ Рима, призвать и этих людей на поля воинской славы! Они рождены для большего, чем стояние в очередях за бесплатным хлебом и вином. Неужели бедность делает их бесполезными членами общества? Ни за что не поверю, будто они любят Рим меньше, чем люди состоятельные! Думаю, они любят его куда больше, чем многие уважаемые сенаторы!

Марий простер руки, словно обнимая весь Рим.

– Я пришел к вам, чтобы получить от вас мандат, которого не желает дать мне Сенат! Я прошу у вас права брать на воинскую службу всех пригодных и имеющих к ней призвание, пусть даже из пролетариев. Я хочу, чтобы бесполезные, ничего не значащие люди из пролетариев превратились в легионеров. Я хочу дать им возможность обеспечить свое будущее и будущее своих семей, дать им возможность прославиться и выдвинуться. Хочу, чтобы они вернули себе чувство достоинства. Чтобы осознавали свою роль в укреплении величия Рима!

Он сделал паузу. Площадь смотрела на него молча, жадно взирая на его сияющее лицо, его сверкающие глаза.

– Сенаторы не желают дать тысячам и тысячам этой возможности! И хотят, чтобы я тоже отказался от этой мысли. И почему? Потому что вожди Сената любят Рим больше меня? Нет! Потому что они любят себя, свой класс больше, чем Рим. Вот я и пришел к тебе, народ Рима: дай мне – и Риму – то, чего не хотят дать сенаторы! Предоставь мне капите цензи, народ Рима! Дай мне возможность самым незаметным, самым презираемым вернуть гордое имя римлянина. Дашь ли мне, чего я хочу? Дашь ли Риму то, в чем он так нуждается?

Шумом ответила площадь. Девять трибунов искоса посматривали друг на друга, молча сговорившись не накладывать вето: каждому из них жизнь была дорога.

– Ах, этот Гай Марий, – сокрушался Марк Эмилий Скавр, когда был принят закон Манлия, и консул получил право набирать солдат из самых низов. – Хищник, прожорливый вожак волчьей стаи! Язва на теле Сената! Подумать только: наши полномочия пострадали из-за какого-то нового человека… Что, спрашиваю я вас, может знать Гай Марий о природе Рима, об идее власти? Я, принцепс Сената, за годы, проведенные в этом здании, которое я люблю, которое всегда казалось мне истинным выражением римского духа, не видывал более коварного и опасного человека, чем Гай Марий. Дважды за три месяца он отобрал у Сената его прерогативы и бросил их под ноги плебсу! Сначала он аннулировал наш сенаторский эдикт, дававший Квинту Цецилию Метеллу право и далее командовать войсками в Африке. Теперь, чтобы удовлетворить собственные амбиции, он, используя невежественность черни, выторговал право набирать в войско тех, кто этого недостоин!

На собрание явились почти все: из трехсот сенаторов налицо было двести восемьдесят. Они сидели тремя рядами вдоль стен Курии Гостилия, будто горные гряды со снежными шапками на вершинах. Лишь пурпурные тоги лиц, наделенных особыми полномочиями, вспыхивали яркими пятнами на белоснежном фоне. Десять плебейских трибунов занимали свои места на длинной деревянной скамье, отдельно от всех. Два эдила, шесть преторов и два консула помещались напротив великолепных бронзовых дверей.

Гай Марий сидел рядом с Кассием и слушал Скавра без интереса. Он получил мандат народа. Он мог позволить себе благодушествовать.

– Сенат должен сделать все возможное, чтобы ограничить власть Гая Мария, данную ему чернью. Черни следует напомнить, чем она была и остается – всего лишь скопищем вечно голодных. Нас же, куда более полезных членов общества, даже не спросили. Теперь, по милости Гая Мария, мы оказываемся лицом к лицу с профессиональной армией – толпой людей, не имеющих иного источника доходов и иного рода занятий, кроме убийства. Они будут стоить государству невероятных затрат. Более того, в будущем они смогут возвысить свой голос, требуя от нас удовлетворения своих прихотей, ибо служат-де Риму. Вы слышали волю народа. Теперь мы, Сенат, распорядители римских богатств, должны копаться в государственных сундуках в поисках денег на снаряжение армии Мария. Народ обязал нас и выплачивать солдатам жалование до завершения кампании. Затраты эти неизбежно подорвут экономику государства.

– Чушь, Марк Эмилий! – прервал его Марий. – В римской казне денег больше, чем нужно. Вы никогда их толком не расходовали – только копили.

Лица сенаторов побагровели, поднялся шум. Скавр простер руку, призывая к тишине.

– Да, казна Рима полна, – сказал он. – Как и полагается казне. Несмотря расходы на общественные