владения, некогда внушительные. От поколения к поколению каждому новому Юлию доставался в наследство все меньший клочок земли. Да и эти клочки порой ускользали от Цезарей – приходилось распродавать имущество, чтобы обеспечить приданое дочерям.

Таков был и муж Марции, Юлий Цезарь, – безумно любивший сыновей и дочерей, гордившийся ими, истинный римлянин. И все же его старшего сына ждало усыновление, дочери почти год назад были просватаны за богатых людей, а для младшего он нашел богатую невесту. Только деньги позволяли надеяться на карьеру. Родовая же гордость давно превратилась в помеху.

Первый день нового года оказался не слишком приятным – холод, ветер, изморось, булыжник, скользкий от дождя, вонь от размокших навозных куч. Рассвело поздно: тучи затянули небо, не давая солнцу выглянуть. Римляне предпочитали отсиживаться по домам.

Выдайся хорошая погода, улицы были бы переполнены народом, выбирающим место поудобнее, чтобы наблюдать за тем, что происходит на Форуме и Капитолии; но сегодня зевак было мало, и слугам Марции не приходилось пробивать хозяйкам дорогу в толпе.

Тенистая аллея, на которой стоял дом Гая Юлия Цезаря, обрывался у кливуса Виктории, недалеко от Порта Ромулана, древних ворот, огромные плиты которых уложил сам Ромул. Теперь все изменилось: ворота надстроили, они обросли кустарником и мхом и были испещрены инициалами, что вырезали или выбили путешественники, посещавшие город в течение почти шести веков. Свернув направо от подъема на кливус Виктории, женщины вышли на то место Германуса, откуда открывалась вся панорама Римского Форума, и через пять минут уже были у цели – у небольшого пустыря.

Двенадцать лет назад на этом месте стоял один из прекраснейших домов Рима, но теперь мало что напоминало о былом – разве что случайный камень в высокой траве. Вид отсюда открывался великолепный; слуги расставили для Марции и Юлий складные стулья, и женщины погрузились в созерцание открывшейся перед ними картины: Форум и Капитолий, полные бурлящей толпой склоны Субуры, а вдали – холмы, подступающие к городу с севера.

– Вы слышали? – проговорила Цецилия, жена торгового банкира Тита Помпония. Она со своей тетей Пилией уселась рядом, осторожно придерживая живот, – она была беременна.

– А что случилось? – откликнулась Марция, подавшись вперед.

– Консулы, жрецы и авгуры начали церемонию сразу после полудня, чтобы успеть вовремя…

– Ну, они всегда так поступают, – прервала ее Марция. – Если они допустят хоть одну неточность, всю церемонию придется начинать сначала.

– Да знаю я, не такая уж невежда! – неприязненно ответила Цецилия, раздраженная тем, что ее поучает дочь какого-то претора. Не в том дело, сделают ли они ошибку! Все сегодня складывается неудачно. Уже четыре раза на правом краю неба била молния, а сова авгуров ухала, как по покойнику, будто предчувствуя и свою скорую погибель. А погода… Нет, этот год не будет благоприятным, и вряд ли можно чего-то ждать от консулов.

– Я могла бы предсказать это и не обращаясь к молниям и совам, – сдержанно ответила Марция, чей отец, хотя и не дожил до консульских почестей, но успел, выполняя обязанности городского претора, отстроить большой акведук, снабжающий город чистой, свежей водой, и создать себе славу одного из лучших членов правительства. – Выбор кандидатов ничтожен, да и то выборщики долго не могли решиться. Конечно, Марк Минуций Руф еще, может, что-нибудь и попытается сделать. Но Спурий Постумий Альбин!» Ни на что они не гожи.

– Кто? – Цецилия не отличалась догадливостью.

– Постумий Альбины, – ответила Марция, краем глаза следя за дочерьми. Те присоединились к девушкам из Клавдиев Пульхеров; вечно им на месте не сидится, никогда на них положиться нельзя! Но девушки были знакомы: в детстве всегда собирались у дома Флаккиев, чтобы потом вместе пойти в школу; как же запретить им общаться да и зачем – ведь семьи подружек тоже считались аристократическими.

Особенно после того, как Клавдии Пульхеры непреклонно боролись с противниками нобилитета. Юлии перенесли свои стульчики поближе к Пульхерам, а те – ну надо же! – сидели без всякого присмотра. Куда только смотрят их матери? Надо будет сообщить об этом Сулле!

– Девочки! – голос Марции был строг.

Две головы в капюшонах разом повернулись.

– Вернитесь немедленно.

– Мамочка, ну почему нам нельзя оставаться с подругами? – жалобно откликнулась Юлилла.

– Нельзя, – коротко бросила Марция тоном, исключавшим любые возражения.

В этот момент внизу, на Форуме, две длинных процессии как два крокодила, извивающихся в узких и извилистых протоках, одна – из дома Марка Минуция Руфа, другая – из дома второго консула, Спурия Постумия Альбина, встретились и слились. Первыми шествовали всадники; было их не так много, конечно, сколько собрал бы солнечный день, но и не мало – около семисот человек. Становилось все светлее, но и дождь капал все чаще и чаще. Первые ряды всадников уже добрались до склонов кливуса Капитолина, где на первом повороте дороги, ведущей к вершине холма, процессию встречали жрецы и специальные забойщики скота с двумя великолепными белыми быками. Веревки, которыми были привязаны быки, переливались тысячами блесток, позолоченные рога и гирлянды цветов на шеях создавали ощущение торжественности, праздника. Сразу за всадниками двигались двадцать четыре ликтора – эскорт новых консулов. Следом шли сами консулы и сенаторы. Членов магиструр отличали бордовые полосы на тогах, остальные сенаторы были одеты в простые белые тоги. Завершали колонну те, кто, в общем-то, и не имел законного права входить в эту процессию, – приезжие, уличные зеваки и клиенты консулов.

Марция любовалась тысячеголовой толпой, медленно продвигающейся к храму Юпитера Величайшего, главы римских богов. Храм стоял на самом высоком месте города – на южной вершине двухвершинного Капитолия. Греки строили свои храмы прямо на земле, римляне же свои вздымали на высокие платформы, к которым вели длинные ряды ступеней. «Все идет нормально», – отметила она про себя, когда жертвенные животные и сопровождающие их служители присоединились к процессии и дальше двигались вместе – до самого храма, окруженного небольшой площадкой, на которой разместились избранные. Где-то среди них находились ее муж и сыновья, принадлежащие к правящему классу самого могущественного из городов Земли.

Где-то в гуще толпы был и Гай Марий. Как бывший претор, он носил тогу претекста и особую обувь из красной кожи, – еще один знак отличия сенаторов. Но эта малость не доставляла ему радости. Чем тут гордиться. Пять лет назад он сделался претором и уже через два года мог бы испытать себя на консульском