– Такие Риму вскоре и понадобятся.

– Да, похоже на то. Но я заметил – все, кто выжил под Арозио, переменились, – с грустью заметил Руф. – Им не удалось еще собрать всех спасшихся вплавь через Родан. Да и вряд ли удастся.

– Я найду их.

– Сципион пытался обвинить во всем Гнея Маллия и «сброд», как он назвал армию твоего образца. Марсам и самнитам не понравилось, что их причислили к «сброду». Мой племянник – прекрасный оратор – выступил и сказал, что Сципион лжет.

– Есть и еще новости?

– Только о марсах, об италийских союзниках. Они сильно настроены против нас, Гай Марий. Как ты знаешь, последние месяцы я набирал солдат. Но италийские союзники отказались сотрудничать. Когда я сказал им, чтобы прислали хоть неимущих, они ответили, что неимущих у них больше нет.

– Да они ведь народ сельский. Так что вполне возможно.

– Ерунда! У них полно ремесленников. Но союзники настаивают на том, что неимущих у них нет. Почему? Отвечают, что италийские бедняки – все теперь отданы в рабство за долги. Знал бы ты, какие письма отправили племена в Сенат, протестуя против действий Рима! Марсы, пелигны, пицентины, умбры, самниты, апулии, лукании, этруски, марруцины, вестины – список полон, Гай Марий!

Противоречия эти существуют уже давно. Но я надеюсь, что германская угроза быстро сплотит народы полуострова.

– Не думаю. Все народы говорят, что римляне забирают у них мужчин на слишком большой срок. А когда те, выйдя в отставку, возвращаются домой, находят свои хозяйства запущенными, а то и проданными за долги. Вот почему неимущие италийцы становятся рабами и рассеиваются по всему побережью Средиземного моря, где римлянам требуются умелые земледельцы: в Африке, Сардинии, Скифии.

– Об этом я как-то не задумывался… У меня самого много земли в Этрурии, есть и такие, что взяты были за долги. Но что же еще делать? Не куплю я – купит Свинячий Пятачок или его брат, Далматинский. Мне эти земли в Этрурии достались от матери… Никуда тут не денешься.

– Не ошибусь, если скажу, что ты даже не представляешь, что сделали твои управляющие с местными, чьи фермы конфисковали.

– Ты прав, не знаю. Я даже не знал, что у нас так много италийцев-рабов. Это же все равно, что обращать в рабство римлян.

– То же будет и с римлянами, влезшими в долги.

– Это уж слишком, Публий Рутилий!

– Так и есть.

– Я хочу видеть жалобы италийцев, – поставил Марий точку в разговоре.

Разочарование италийцев нарастало. В конце декабря искры этого недовольства уже готовы были воспламенить живших в долинах Тибра и Лириса. Больше других возмущались марсы и самниты. Но были еще и банды, которые одни знатные римляне подстрекали против других.

Новые трибуны развили невиданную активность. Чувствуя стыд за отца, опозорившегося как военачальник, Луций Кассий Лонгин вынес на обсуждение вопрос о лишении места в Сенате тех, чьи владения конфискованы. Через Народное Собрание наносился жестокий удар по Сципиону. Благодаря своему влиянию и состоянию, он имел еще сторонников в первом и втором классах, но Народное Собрание… Метелл Нумидиец с друзьями попытались, правда, сопротивляться, однако проект прошел и вступил в силу. Так Луций Кассий старался смыть с себя позор своего отца.

Затем разразился скандал религиозный. Все было более-менее благополучно, пока на голосовании по передаче Гаю Марию консульских полномочий contio, не умер от удара – видя, что не может этому помешать – Гней Домиций Агенобарб, понтифик – верховный жрец Рима.

Коллегия жрецов составлялась обычно наполовину из плебеев, наполовину – из патрициев. По традиции сан понтифика переходил из рук в руки в рамках одной семьи. Естественно, Гней Домиций Агенобарб- младший рассчитывал занять место отца.

Однако была одна закавыка… А все Скавр! Когда Коллегия понтификов собралась, чтобы принять в свои ряды нового жреца, Скавр объявил, что не хотел бы видеть младшего Агенобарба преемником отца. Он не назвал всех причин, но все и так знали, что Гней Домиций Агенобарб был упрям, вспыльчив, неприятен, а сын – еще хуже отца. Людям вроде Скавра, которые вечно не ладили со старшим Агенобарбом, вовсе не улыбалось увидеть на этом месте копию покойного понтифика. Был бы только повод отвести его кандидатуру. Тут Скавр и предложил вниманию коллег два веских довода против избрания Агенобарба на сей пост.

Во-первых, по смерти цензора Марка Ливия Друза пост не перешел тогда его девятнадцатилетнему сыну – еще несовершеннолетнему. А во-вторых, Марк Ливий Друз вдруг неожиданно нарушил традиционный консерватизм отца и выступил чуть ли не с позиций Гая Гракха, с которым отец его вечно спорил. Вот Скавр и предложил младшего Друза в Коллегию с тем, чтобы он образумился.

Остальные тридцать жрецов решили, что это лучший выход из затруднительного положения.

Но сам Гней Домиций Агенобарб был не в восторге, когда узнал, что должность его отца переходит к Друзу. На следующем же заседании в Сенате он объявил, что намерен обвинить Марка Эмилия Скавра, принцепса Сената, в святотатстве. Заявление не вызвало волнения ни в Сенате, ни у самого Скавра.

– Ты, Гней Домиций, даже не понтифик, а обвиняешь меня, Марка Эмилия, понтифика и принцепса Сената – в святотатстве, – спросил Скавр ледяным тоном. – Катись отсюда и играй в игрушки в Народном Собрании, пока не подрастешь!

Похоже, этим все и кончилось. Агенобарб уходил из зала под насмешки и оскорбительные выкрики присутствующих. Но Агенобарб еще не проиграл. Скавр отправил его в Народное собрание? Хорошо же! В течение двух дней он внес законопроект, провел его через обсуждение и голосование и превратил в закон. Отныне новички будут вводиться в Коллегию понтификов и авгуров не волей остальных ее членов, а будут выбираться специальным собранием, и занять вакантное место сможет любой. Но Скавр только смеялся.