Надо (…) не причитать вместе с ними, ибо не надо ничего добавлять к их печали (…), а, наоборот, следует ее исцелять и смягчать, напоминая им, что (…) молили они богов не о том, чтобы дети их стали бессмертными, но о том, чтобы они были доблестными и славными.[645]
Судьба – путь от неведомого к неведомому.[646]
Человек – существо бескрылое, двуногое, с плоскими ногтями; единственное из существ, восприимчивое к знанию, основанному на рассуждениях.[647]
Стыд – страх перед ожидаемым бесчестием.[648]
Воспитание есть усвоение хороших привычек.[649]
Любящий божественнее любимого, потому что вдохновлен богом. [650]
Каждый из нас – это половинка человека, рассеченного на две камбалоподобные части, и поэтому каждый ищет всегда соответствующую ему половину.[651]
По мнению большинства, боги прощают нарушение клятвы только влюбленному, поскольку, мол, любовная клятва – это не клятва.[652]
Любить – значит искать свою половину.[653]
Соитие мужчины и женщины есть (…) дело божественное, ибо зачатие и рождение суть проявления бессмертного начала в существе смертном.[654]
Рожденье – это та доля бессмертия и вечности, которая отпущена смертному существу. (…) А значит, любовь – это стремление и к бессмертию.[655]
… Самое главное – исследование вопроса, хотя может случиться, что при этом мы исследуем и того, кто спрашивает, то есть меня самого, и того, кто отвечает.[656]
Трудно становиться хорошим, хотя это и возможно, но быть хорошим – невозможно.[657]
Быть человеку хорошим, то есть постоянно хорошим, невозможно, стать же хорошим можно; но тот же самый человек способен стать и дурным.[658]
Мужественные бывают смелыми, но не все смелые мужественны.[659]
Никто (…) не выберет большего [зла], если есть возможность выбрать меньшее.[660]
Как раз философу свойственно испытывать (…) изумление. Оно и есть начало философии.[661]
Число составляет всю суть каждой вещи.[662]
[Время] – движущееся подобие вечности.[663]
Время возникло вместе с небом, дабы, одновременно рожденные, они и распались бы одновременно.[664]
Поэт – если только он хочет быть настоящим поэтом – должен творить мифы, а не рассуждения.[665]
Есть люди, которым лучше умереть, чем жить, и, размышляя о них, (…) ты будешь озадачен, (…) почему они обязаны ждать, пока их облагодетельствует кто-то другой.[666]
Те, кто подлинно предан философии, заняты на самом деле только одним – умиранием и смертью.[667]
Истинные философы много думают о смерти, и никто на свете не боится ее меньше, чем эти люди.[668]
Если иные (…) мужественно встречают смерть, то не из страха ли перед еще большим злом? (…) Стало быть, все, кроме философов, мужественны от боязни, от страха.[669]
[Знание – это своего рода припоминание. (…) Те, о ком мы говорим, что они познают, на самом деле только припоминают, и учиться в этом случае означало бы припоминать. [670]
Нужно достигнуть одного из двух: узнать истину от других или отыскать ее самому либо же, если ни первое, ни второе не возможно, принять самое лучшее и самое надежное из человеческих учений и на нем, точно на плоту, попытаться переплыть через жизнь; если уже не удается переправиться на более устойчивом и надежном судне – на каком-нибудь божественном учении. [671]
Я рискую показаться вам не философом, а завзятым спорщиком, а это уже свойство полных невежд. Они, если возникнет разногласие, не заботятся о том, как обстоит дело в действительности; как бы внушить присутствующим свое мнение – вот что у них на уме.[672]
Когда кто влюблен, он вреден и надоедлив, когда же пройдет его влюбленность, он становится вероломным.[673]
Кто (…) без неистовства, посланного Музами, подходит к порогу творчества в уверенности, что он благодаря одному лишь искусству станет изрядным поэтом, тот еще далек от совершенства: творения здравомыслящих затмятся творениями неистовых.[674]
Во влюбленном, словно в зеркале, он [любимый] видит самого себя. [675]
… Во всей трагедии и комедии жизни (…) страдание и удовольствие смешаны друг с другом.
