— Бедная ты, бедная. Кстати, ты ведь теперь богатая женщина?

— Деньгами? — Джастина кивнула. — Странно, что кардинал де Брикассар оставил свои деньги мне. То есть он все завещал нам поровну, мне и Дэну, но ведь по закону я — единственная наследница Дэна. — Невольная судорога исказила ее лицо. Она поспешно отвернулась и сделала вид, будто разглядывает какой-то единственный нарцисс в золотистом море, пока не почувствовала, что опять сумеет сладить со своим голосом. — Знаешь, Ливень, я дорого бы дала, чтоб понять, что связывало этого кардинала с нашей семьей. Кто он нам был, друг, и только? Тут что-то загадочное, больше, чем простая дружба. А что — не знаю. Очень хотелось бы знать.

— Незачем. — Лион поднялся, протянул ей руку. — Идем, herzchen, я угощу тебя ужином в любом месте, где, по-твоему, достаточно любопытных глаз заметят, что некая рыжая австралийская актриса и некий германский министр заключили мир. Моя репутация шалопая и донжуана сильно пострадала с тех пор, как ты дала мне отставку.

— Полегче на поворотах, мой друг. Меня больше не называют рыжей австралийской актрисой, теперь, когда я создала незабываемый образ Клеопатры, я — роскошная, великолепная английская актриса с тициановскими волосами. Или, может быть, вам не известно, сэр, что критики именуют меня самой экзотической Клеопатрой за последние десятилетия?

И она расправила плечи, угловато согнула руки, выставив кисти, точь-в-точь изображение на египетских фресках.

Глаза Лиона весело блеснули.

— Экзотической? — с сомнением переспросил он.

— Да, экзотической! — решительно подтвердила Джастина.

Кардинала Витторио уже не было в живых, и Лион теперь не так часто бывал в Риме. Вместо этого он ездил в Лондон. Поначалу Джастина была в восторге и ничего не загадывала сверх предложенной им дружбы, но проходили месяцы. Лион ни словом, ни взглядом не напоминал о былых отношениях, и ей понемногу становилось досадно, а чем дальше, тем сильней не по себе. Опять и опять она уверяла себя, что и не думает начинать все сначала — нет, с этим покончено, ничего такого она вовсе не желает. И она не впускала в сознание образ того, другого Лиона, так успешно забытый, что он возникал снова только в предательских снах.

Первые месяцы после гибели Дэна были ужасны, тянуло кинуться к Лиону, ощутить его рядом телом и душой, ведь только позволить — и он будет с нею, и так трудно противиться этой тяге. Но не могла она позволить, позвать: заслоняя его лицо, перед нею стояло лицо Дэна. Нет, это было правильно — отказаться от него, бороться с собою, затоптать в себе каждую искорку влечения к нему. Время шло, и казалось — он навсегда ушел из ее жизни и тело ее погрузилось в какое-то оцепенение, в спячку, а ум послушно все позабыл.

Но теперь, когда Лион вернулся, становилось день ото дня трудней. Джастину так и подмывало спросить — помнит ли он все, что было между ними… неужели он мог забыть?! Она-то, разумеется, со всякими этими чувствами покончила, но приятно было бы узнать, что он — не покончил; понятно, при условии, что «эти чувства» означают для него Джастину и только Джастину.

И все это завиралыцина. Ничуть не похоже, чтобы душу или тело Лиона иссушала безответная любовь, и он не проявляет ни малейшего желания воскресить прошлое. Он хотел ее дружбы, радуется, что они опять друзья. Вот и пре красно! Она и сама этого хотела. Только… неужели он мог забыть?! Нет, невозможно… но, черт его побери, вдруг он и вправду забыл!

В тот вечер, когда мысли Джастины приняли такой оборот, она играла леди Макбет как-то особенно яростно, совсем не похоже на обычную свою трактовку этой роли. Потом провела почти бессонную ночь, а наутро пришло письмо от матери, и у нее стало совсем смутно и неспокойно на душе.

Мэгги теперь писала не часто, долгая разлука сказалась на них обеих, а уж если приходили письма, то какие-то безжизненные, натянутые. А это было совсем другое, в нем слышался голос надвигающейся старости, сквозь ничего не значащие фразы, будто вершина айсберга, проступили на поверхность два-три слова глубоко скрытой усталости. Джастине это очень не понравилось. Старость. Мама — и старость?!

Что же там происходит, в Дрохеде? Может быть, мама старается скрыть какое-то несчастье? Может быть, больна бабушка? Или кто-то из дядей? Или, не ровен час, сама же мама? Вот уже три года она никого из них не видела, с ней-то, с Джастиной О'Нил, за это время ничего не случилось, а там, у них — мало ли что могло случиться за три года! У нее жизнь скучная, однообразная, но это совсем не значит, что и у других все застыло на месте и ничего не меняется.

Вечер у Джастины свободный, и «Макбета» в этом сезоне надо будет играть еще только один раз. День тянется нескончаемо, вечером предстоит ужин с Лионом, но и это сегодня не радует. Эта наша дружба выдохлась, бессмысленно все и ни к чему, думала Джастина, натягивая на себя платье того самого оранжевого цвета, который Лион терпеть не мог. Старый брюзга с допотопными вкусами! Мало ли что ему там не нравится, пускай терпит ее такую, какая есть. Джастина взбила оборки на низком корсаже, обтянувшем мальчишески худощавый торс, встретилась взглядом со своим отражением в зеркале и сердито усмехнулась. Подумаешь, буря в стакане воды! Ведешь себя как пустейшая дамочка, сама же эту породу больше всего презираешь. Должно быть, все очень просто. Выдохлась, надо встряхнуться, переменить обстановку. Слава Богу, моей леди Макбет скоро конец. Но что же все-таки с мамой?!

Лион все больше времени проводит в Лондоне, только диву даешься, с какой легкостью он носится из Бонна в Лондон и обратно. Конечно, если в твоем распоряжении личный самолет, это упрощает дело, но все-таки, наверно, утомительно.

— Чего ради ты так часто приезжаешь со мной повидаться? — ни с того ни с сего спросила она. — Газетные сплетники всей Европы тобой за это восхищаются, а я, признаться, начинаю подозревать, что я для тебя просто предлог бывать почаще в Лондоне.

— Это верно, иногда я пользуюсь тобой как ширмой, — преспокойно согласился Лион. — По правде сказать, благодаря тебе я давно уже кое-кому втирал очки. Но встречаться с тобой не такой тяжелый труд, ведь это мне приятно. — Темные глаза его пытливо смотрели в лицо Джастине. — Ты сегодня какая-то очень тихая, herzchen. Тебя что-то тревожит?

— Да нет, не очень. — Джастина поковыряла ложкой сладкое и отодвинула, не притронувшись. — Так только, пустяк, глупость. Мы с мамой больше не переписываемся раз в неделю… так давно не видались, что и писать друг другу уже не о чем… но сегодня от нее пришло какое-то странное письмо. Совсем на нее не похожее.

Сердце у него упало; что и говорить, Мэгги долго думала, но чутье подсказывает ему — она начинает действовать, и первый ход не в его пользу. Она решила отыграть дочь, вернуть ее, чтобы Дрохеда не осталась без наследника.

Он потянулся через стол, взял Джастину за руку; к зрелости она стала красивее, подумал он, несмотря на это ужасное платье. На лице уже чуть-чуть намечаются морщинки и придают этому лицу озорного мальчишки достоинство, которого прежде так не хватало, выдают своеобразный и сильный характер, — характера-то и прежде, конечно, было не занимать. Но подлинная ли это, глубинная зрелость или только видимость? Вот в чем главная беда с Джастиной, сама она даже не желает заглянуть вглубь.

— Твоей матери очень одиноко, herzchen, — сказал он, сжигая свои корабли. Значит, вот чего хочет Мэгги, так может ли он и дальше считать ее не правой, а правым себя? Она — мать, уж наверно она лучше знает собственную дочь.

— Да, пожалуй. — Джастина нахмурилась. — Но у меня такое чувство, что тут еще что-то кроется. Ведь ей, должно быть, многие годы жилось очень одиноко, почему же вдруг возникло что-то новое? Я никак не пойму, в чем тут дело, Ливень, может быть, от этого мне особенно тревожно.

— Мне кажется, ты забываешь, — она ведь стареет. Должно быть, для нее становится мучительно многое, с чем она раньше справлялась без особого труда. — Взгляд Лиона вдруг стал отрешенным, словно он напряженно, сосредоточенно думал совсем не о том, что говорил. — Джастина, три года назад она потеряла единственного сына. Ты думаешь, время лечит? А по-моему, чем дальше, тем больней. Она потеряла его, а теперь наверняка думает, что и ты для нее потеряна. Ты ведь даже ни разу не съездила повидаться с ней.

Джастина зажмурилась.

— Я поеду. Ливень, поеду! Честное слово, поеду, и очень скоро! Конечно, ты прав, ты всегда прав.