парочки, от которых бы другие люди отшатнулись. Почвы под ногами уже совсем не видно, теперь она идет на ощупь. Она вся превратилась в слух, как этому ее научила профессия музыкантши. Разок-другой у нее подкашиваются ноги, она спотыкается и едва не падает, однако продолжает движение в намеченном направлении. Она идет, идет и идет. Грязь набивается в протекторы спортивных башмаков и делает подошву гладкой, но она продолжает идти по лугу вперед.
Наконец-то дошла. На лугу прямо перед Эрикой вздымаются к небу, подобно пламени большого костра, стоны и крики парочки, занимающейся любовью. Наконец-то родное и близкое место для созерцательницы. Парочка так близко, что Эрике даже не требуется полевой бинокль. Не нужен специальный прибор ночного видения. Словно родительский дом перед усталым путником, предстает перед Эрикой парочка, трахающаяся на прекраснейшем лугу, приковывая к себе все ее зрение. Мужчина, издающий радостные крики на чужом языке, ввинчивается в женщину. Голос женщины не откликается звоном, а подает недовольные и негромкие указания и команды, которые мужчина, вероятно, не понимает, потому что продолжает громко ликовать на турецком или на каком-то другом языке, вовсе не подлаживаясь под ее выкрики. Женщина, как собака, готовая к прыжку, рычит на клиента, чтобы тот наконец заткнулся. Однако турок звенит и поет громче весеннего ветра. Он издает тягучие, раскатистые крики, которые служат Эрике хорошим ориентиром, чтобы подобраться еще ближе, хотя до них и так рукой подать. Тот же самый кустарник, который дает любовной парочке краткий приют, хорошо укрывает и Эрику. Турок или похожий на турка иностранец явно рад тому, чем он занимается. Женщина, и это слышно, тоже рада. Однако у нее все происходит более медленно. Женщина указывает мужчине, куда и как входить. Невозможно определить, слушается ли он ее. Он намерен следовать своим внутренним приказам, и здесь не избежать того, что время от времени его желания противоречат желаниям партнерши. Все происходит у Эрики на глазах. Женщина говорит: «Но!», а мужчина говорит: «Тпру!» Женщина начинает понемногу злиться из-за того, что мужчина не пропускает даму вперед, как это принято. Она говорит — медленней, а он начинает быстрее, и наоборот. Вполне возможно, что она — не профессиональная проститутка, а обычная пьяная женщина, которую затащили в кусты. Пожалуй, она в конце концов ничего не получит за свои труды. Эрика садится на корточки. Она устраивается поудобней. Даже если бы она пришла сюда в туфлях-гвоздиках, эти двое все равно бы ничего не услышали. Сначала громко кричит он, потом — она, а потом — оба вместе. Эрике в поисках добычи не часто так везет. Женщина говорит мужчине, чтобы он чуток обождал. Эрике не видно, выполняет ли мужчина просьбу. Он произносит на своем языке относительно мирно звучащую фразу. Женщина бранится, говоря, что никто этой чуши не поймет. «Ты ждать, понятно? Ждать! Нет, ждать!» — слышит Эрика. Он входит в женщину с такой скоростью, словно должен за рекордно короткий срок прибить подметки к паре башмаков или обработать сваркой кузов автомобиля. Женщину при каждом толчке сотрясает до основания. Она злобно и громко кричит, громче, чем это соответствует поводу: «Помедленней! Не так сильно, пожалуйста». Она уже просит. Результат по-прежнему равен нулю. Турок обладает невероятной энергией и развивает сумасшедшую скорость. Он переключает свою внутреннюю передачу на самую высокую скорость, чтобы в определенный отрезок времени, а может, и в рамках определенной денежной суммы выполнить как можно больше толчков. Женщина отчаялась когда-либо добиться своего и громко ругается: когда же он кончит, или он собирается елозить по ней до послезавтра? Мужчина по- турецки издает трубные возгласы, идущие из самого нутра. Его распирает в обе стороны. Слова и чувства у него сливаются. Он говорит по-немецки: «Женщина! Женщина!» Женщина делает еще одну попытку, последнюю. «Помедленней!» Эрика в своем укрытии прикидывает, что вряд ли это — проститутка из Пратера, та бы пришпоривала мужчину, а не тормозила его. Ведь она должна обслужить по возможности большее количество клиентов за возможно меньшее время, в противоположность мужчине, который чувствует иначе, ведь он хотел бы получить от нее как можно больше. Возможно, он когда-нибудь вообще больше не сможет, и тогда ему не останется ничего, кроме воспоминаний.
Представители обоих полов всегда стремятся к чему-то принципиально противоположному.
Эрика затаила дыхание, но глаза ее широко раскрыты. Эти глаза способны чуять добычу, как звери чуют добычу по запаху. Они являются высокочувствительным органом, они вращаются туда и сюда, как прожекторы. Эрика занимается этим, чтобы не чувствовать себя в одиночестве. Она ходит туда, куда ей хочется. Она сама решает, где ей быть, а где нет. Участвовать в этом она не собирается, однако и без нее ничто не должно происходить. В музыке она то исполнительница, то снова зрительница и слушательница, так проходит ее время. Эрика запрыгивает в него и спрыгивает снова, как будто время — трамвайный вагон старой конструкции, у которого нет пневматически закрывающихся дверей. В современных трамваях каждый, кто вошел в вагон, вынужден в нем оставаться. До следующей остановки.
Мужчина все прибивает и прибивает подметки. С него градом течет пот, и он держит женщину в железных объятиях, чтобы она не ускользнула. Он обильно сдабривает ее влагой, словно намерен съесть свою добычу. Женщина больше не произносит ничего, только стонет вместе с ним, усердие партнера ее заразило. Фальцетом она выкрикивает несколько бессмысленных слов, она издает звуки, словно сурок на горном пастбище, почуявший врага. Она смыкает руки на спине партнера, чтобы он не ускользнул от нее. Чтобы он не смог так вот легко отряхнуть ее с себя, как пыль, и чтобы потом, когда дело будет сделано, сказал ей пару ласковых или шутливых слов. Мужчина продолжает вкалывать вовсю. Он резко поднимает планку. Для него это первая возможность после большого перерыва иметь местную женщину, и он использует эту возможность с бешеной активностью. Верхушкам деревьев, склонившимся над парочкой, становится жутко. Ночное небо еще колышется под порывами ветра. Турок явно не может долго держать темп, который сам себе задал. Из его горла вырывается какой-то звук, который не похож даже на турецкий. Женщина подбадривает его на финишной прямой криком: «Хоп-хоп!»
В зрительнице творится разрушительная работа. Ее лапы дрожат от желания перейти к активным действиям, однако если ей это запретить, то она от этого откажется. Она ждет, чтобы ей это решительно запретили. Ее действия требуют прочного каркаса, на который их можно натянуть. Эти двое и не подозревают, что она прекращает парочку в тройственный союз. Некоторые органы в ней вдруг, помимо ее контроля, стали функционировать в удвоенном темпе, а то и еще быстрее. В момент волнения она всегда чувствует сильное давление на мочевой пузырь. Тяжкое и болезненное ощущение всегда возникает в самый неподходящий момент, хотя здесь перед ней на многие километры раскинулась местность, способствующая тому, чтобы это естественное влечение и его последствия исчезли без следа. Женщина и турок демонстрируют ей свою деятельность. Эрика непроизвольно реагирует на это тихим шуршанием в кустиках. Она шуршит осознанно или бессознательно? С влечением, которое дает о себе знать изнутри, дело обстоит все хуже. Зрительнице необходимо несколько облегчить для себя свое скрюченное положение, чтобы утишить этот щекочущий затяжной позыв. Дело очень неотложное. Кто знает, как долго можно сдерживаться. Но именно сейчас расслабиться нельзя ни в коем случае. Шорохи усиливаются: Эрика сама не понимает, намеренно ли она задела ветку, что, разумеется, бессмысленно с ее стороны. Она неосторожно задела ветку, и ветка мстит ей коварным шумом.
Турок, дитя природы, с травами, цветами и деревьями связан сильнее, чем с машиной, которую обслуживает в цеху. Он резко отрывается от своих занятий. В первую очередь он отрывается от женщины. Женщина замечает это не сразу и еще одну-две секунды продолжает свой визг, хотя турецкий гость уже выключил передачу. Турок лежит теперь без движения, и это тоже здорово. Он, какое приятное совпадение, только что кончил, и теперь он отдыхает. Он устал. Он вслушивается в шум ветра. И женщина тоже начинает прислушиваться, после того, как гость с берегов Босфора шикает на нее, заставляя замолчать. Турок лающим голосом задает ей короткий вопрос. Или это команда? Женщина робко успокаивает его, вероятно, ей еще чего-то хочется от любовника. Турок ее не понимает. Может быть, ему следует ударить ее, поскольку она тонким голосом умоляет: останься со мной. Или что-то в этом роде. Эрика точно не разобрала. Ей пришлось отвлечься, в этот момент она отступила метров на десять, так как турок, дергаясь и трясясь, полностью принадлежал женщине. По счастью, женщина этого не заметила, и теперь турок снова принадлежит сам себе. Он снова полноценный мужчина. Женщина бранчливо требует от него денег или любви. Женщина громко хныкает и канючит. Обитатель бухты Золотого Рога облаивает ее и размыкает контакт, прерывая акт беспроволочной радиопередачи. Отступая, Эрика наделала много шуму, как стадо африканских буйволов, спасающихся от львицы. Вероятно, она сделала это намеренно или намеренно-бессознательно, что, в конечном счете, имеет одинаковый эффект.
Турок вскакивает на ноги и делает несколько быстрых шагов, однако сразу падает, брюки и белые подштанники отсвечивают в темноте вокруг коленей. Изрыгая проклятья, он возится с одеждой и
