нам-то ничего не будет. Где-то горит костёр, где-то поставлена палатка, где-то и я дома, где я могу включить отопление, но не здесь. Что-то варится в походном котелке, руки людей тоже греются над огнём, что-то извлекают из котелка, потом они отправляются до следующей стоянки, в то время как признаки их жизни всё больше истончаются, исчезают, как и странные привычки людей, например, мыть руки перед едой. Горстка собранных камешков, причудливо сложенные ветки, несколько осколков бутылочного стекла, пластиковый мешок, наполовину наполненный ветром, – мне незачем объяснять это, потому что это сейчас же исчезнет в окончательности, и посему это будет лишним. Больше никаких усилий. У меня тоже позади долгое странствие. Кораблик жизни проплывает мимо, лодка, которой угрожают лёд и глубина, даст Бог, она вернётся снова. Обозначения на водной карте, которые так и норовят внушить нам веру, что вода твёрдая, голубого цвета и можно в ней разместиться, как в комнате, и появиться где и когда захочешь. Ах, можно и пару образовать, всё равно с кем, может, как эти двое молодых мужчин, которые исчезли, думает женщина по дороге. Они упаковали свою складную байдарку в виде рюкзака и долго ехали на региональном поезде, пока не добрались до воды, которая и была их целью. Потом на воду со всем своим громоздким багажом. Теряется след, который сам себя не ценит, след, которому лишь бы сняться с места и податься куда-нибудь, неважно куда, лишь бы подальше! Конец всякому уюту с подушкой под головой, и вот она уже безвольно кружит, лодка, дрейфует, в радиусе пятидесяти метров потом выловят вёсла и рюкзаки, палатку, походную посуду, продукты, паспорт и пластиковую карточку одного из пропавших, больше ничего. Ты, вода, что ты снова наделала? Почему на носу и на обоих бортах лодки зияют такие трещины? Будто кто-то аккуратно их разрезал, словно лезвием бритвы. Но мы же не «Титаник», а если бы мы были им, то могли бы заработать на своей гибели большие деньги. Но и в мелких водоёмах может образоваться лёд, даже быстрее, чем в глубоких. Как, разве он образован? Когда водоём так быстро замерзает, то слой льда тонкий, как дуновение, и такой острый, что об него можно порезаться, у меня это случается даже с бумагой, даже в тепле и уюте. Кроме бумаги, мне для него ничего и не нужно. Когда такая складная лодка сталкивается с таким слоем льда, то это происходит относительно быстро. Вода попадает внутрь, а люди наружу. Лодка наполняется. Давайте посмотрим на погоду: утром лишь слабая облачность, временами проглянет солнце. Вплоть до полудня вязкий туман. После того как он рассеется, дневная температура поднимется до шести градусов. Ночью угроза местных заморозков. И это означает триста метров туда или триста метров назад, потому что даже тренированные спортсмены в ледяной воде долго не продержатся, лишь несколько минут. А потом и они прейдут – и минуты, и люди. Их и посейчас нет, я теперь вместе с их семьями думаю о них, пожалуйста, и вы тоже сделайте это, где бы вы ни находились. Если вы никогда ни о ком не думали, то это будет хорошее упражнение для начинающего. Ему не придётся думать о миллионах, а всего о двух штуках молодых людей. Подумайте сейчас же о мёртвых, например об утопленниках, двое из которых здесь не могут говорить за других, да и сами недоступны для разговора. Мобильник отключён. Если вы заглянете в глубину вод, там тени, это не люди, это древесные стволы, которые затонули, там, да, посмотрите туда, это лишь затонувшая, проржавевшая лодка, а вон там, справа, лишь береговые скалы. Вынырнут ли мёртвые снова, мне было бы очень интересно. Из прошлого они могут это сделать, не вопрос. Но смогут ли из воды? Габи уже смогла это, нет проблем. Уложить чемодан, нести свои тяготы или дать нести их другим, мыкать горе или причинить его другим, набрать воздуха, предаться зелёной пластиковой парусине, но человек не парашют, воздух его не держит, человек не корабль, вода его не держит, человек – кусок мяса, сам почти целиком сделанный из воды и воздуха, если сможет их добыть. Некоторые не возвращаются из мёртвых, наперёд просто нельзя сказать. Течения, глубина водоёма и температура – всё это играет большую роль, которая в жизни достаётся людям нечасто; к сожалению, я почти уверена, что погребение для столь многих – самое увлекательное событие, какое им случалось пережить. Чем холоднее вода, тем медленнее процесс разложения и, соответственно, газообразования, который обычно выталкивает утопленников наверх, на поверхность, где они рады были бы выговориться, если бы встретили кого-нибудь. Почему же этот кто- нибудь бежит прочь? Столько можно было бы ему рассказать. Не бойтесь смерти! Уже столькие умерли, что и у вас получится. До сих пор это удавалось всем, даже такие недотёпы, как вы, как я, смогут это сделать, когда понадобится. Позаботьтесь о том, чтобы ваш труп сохранили, но не слишком долго! Вы и раньше-то были несносны, а теперь к этому ещё добавится одно отягощающее обстоятельство, о котором вы, во всяком случае, даже мёртвого словечка не сможете молвить. Если вода холодная, тело не разлагается, вместо этого наступает воскование жира, при котором мягкие части, где нарос жирок, полностью превращаются в восковой нарост, то есть что наросло, то теперь затвердело и остаётся снаружи почти неизменным, представьте себе такое. Позднее наступает стадия мелования, которую я не могу описать, потому что я ещё не настолько проникла в Ничто и могу постичь только то, что есть в наличии, если я его вижу или могу перенестись в его обстоятельства. Я не могу. Но я могла бы взять себе в помощь учебник патологии, только он мне не поможет. Этот утонувший рыбак четыре месяца дрейфовал под поверхностью воды и всё ещё как новенький. Эта девушка в озере со своими милыми, мягкими, мёртвыми губами – я увещеваю эту деликатную область, эту красивую среду озера теперь наконец закрыть рот и попридержать язык, она здесь уже часто брала слово без спросу, но это совсем не требуется, озеро и без того упорно молчит, в отличие от меня, и сверх того ещё само зажимает себе рот, но раньше из него кое-что всё же выскальзывало, как я вижу, – эта девушка, по крайней мере, пробыла в ледяной воде всего несколько дней, но тоже, если бы её подержать там дольше, её тело, может, законсервировалось бы, хотя эта вода ведь давно стоит на краю – хоп, поддай газу, эвтрофии, здесь скорее избыток, чем недостаток живых существ, сколько уж мне об этом говорить, ну, вы наверняка упрекнёте меня, что я уже слишком часто это делала: удобрение, удобрение, удобрение! – но не животных, нет, ни одно из этих существ здесь, в воде, не разглядишь невооружённым глазом. Она вовремя выгрузила эту девушку, вода. Тихий лес, почему же в тебе не отыщется никакой лодки? Но вот же она, точно! Эту лодку брали лунной ночью. На стеблях камыша могли остаться ледяные колечки, но сейчас их нет. Теперь до следующего года. До свидания. Некоторые хотели бы стоять тесно друг к другу, но им нельзя. Я, правда, не знаю, как уже было сказано, характер этой женщины, которая сейчас едет в машине, но, судя по фотографии, отталкивающего впечатления она не производит. Сойдёт. Она едет дальше. Машина хочет, как и всякое транспортное средство, пошевеливаться, а не пилить на холостом ходу (что-то здесь изменилось, но не мой взгляд, надеюсь), значит, мы теперь уже внизу, в Виентале, который весь забит так, что нельзя продвигаться быстрее пешего темпа. Начался утренний час пик. Больше раз-, чем два-взяли. Эта женщина тронулась от своего дома сюда ни много ни мало в пять часов утра. Ей, правда, удалось избежать утренних пробок в землях Штирии и Нижней Австрии, но в Вене она угодила как раз под молот Хадик-гассе. Из города выехать ещё можно, а в город – вы рискуете видом на замок Шёнбрунн, где огромные экскурсионные автобусы, вместо того чтобы скромно ждать на обочине, дерутся из-за стоянки размером с ванну, которую, по её малости, не найдёшь невооружённым глазом. Итак, предоставим их нашим венским туристам, пока они ещё есть вообще, а сами поедем дальше, ведь мы хорошо ориентируемся. Вена – другая, её символ – вишня с косточкой в виде сердца, куда там против неё дурацкий big apple. Или высадим народ на второй полосе и заглушим вопли тех, кому мы перекрыли дорогу, нашим высокозакреплённым мотором, который мы можем легко напустить на любую судьбу, пожалуйста, минутку терпения, мы сейчас уезжаем, через каких-нибудь полчаса, а если вы нас задержите, это продлится дольше. Мы сразу же отсюда поедем на парковку на природе, чтобы отравлять деревья, кусты и траву там, где они ещё растут, а не там, где их вообще нет. Каштаны в Виентале первыми умерли под слоем свинца и от алчных зубов тли, остальные на очереди. Мёртвые деревья наверняка не погонятся за нами, чтобы отомстить. На смену живому придёт импозантное мёртвое или скромное, но всё равно мёртвое, таков принцип этого города, который вступил в прочный брак со смертью и вот уже пятьдесят лет всё собирается развестись, но никак не может собрать для этого все бумаги, и когда ему кажется, что собрал и может ещё разок, который продлится очень долго, весёленький и живенький разок, в последний раз потрахаться, внезапно выныривают уже новые улики в том, что этот город однажды жил чуть не полностью за счёт краденых денег и может умереть лишь тогда, когда вернёт свои долги, которые могут временами принять размеры стоимости всех свезённых картин, похищенных ценностей, которые между тем прокисли, как молоко, замерли во времени, потому что их владельцы, со своей стороны, пропали. Как тут не станешь кислым. Стоит какой-нибудь клерк и говорит: приходите на следующей неделе, поступят результаты новейших обследований, и мы посмотрим, что там скрывалось под позднейшими слоями, может, ваша картина, как знать. Такая красивая женщина, как вы, дорогая Вена, может и подождать немного с ролью новобрачной, в следующем году вы наверняка подцепите ещё одного жениха, даже если нам лично придётся перед тем обломать вам все украшения. Вы и на сей раз снова согласитесь