…Он отказался без противоборства,

Как от вещей, полученных взаймы,

От всемогущества и чудотворства,

И был теперь, как смертные, как мы… — Ребята, почему отказывается Иисус от противоборства? Теперь вы должны это лучше понимать… Правильно, потому что, как всякий посвященный, Иисус знал о законе кармы, с которой нелепо бороться…

Цыбашев зашел в класс.

Учительница приветливо улыбнулась ему:

— Мы тут немного влезли в литературоведение, не обессудьте. Ваше мнение нам будет тоже интересно, — она засмеялась, — хотя мы его уже все заранее знаем.

Цыбашев сел на свободное место за первой партой, напротив учительницы.

Она вскинула к лицу книгу.

— Дальше поэт пишет:

…И, глядя в эти черные провалы,

Пустые, без начала и конца,

Чтоб эта чаша смерти миновала,

В поту кровавом он молил отца… — Пастернак предельно ясно объясняет очевидные вещи. Иисус знает об ответном ударе, который обрушится на весь народ за убийство великого Учителя. Он прозревает казнь и грядущую трагедию народов во время молитвы в Гефсиманском саду…

— И откуда же Иисус мог знать о законе кармы? — резко спросил Цыбашев.

Дама с ярой готовностью ответила, положив книгу на парту перед Цыбашевым:

— Официальная церковь, разумеется, подвергает редакции биографию великого Учителя. Но имеются очевидные факты, что долгое время он провел в Гималаях. Речь сейчас не об этом. Апостолы ведь тоже были наказаны кармой. Почти все они приняли насильственную смерть. Христос стал не искуплением, а наказанием. В жизни Христа, а не в смерти, заключалось для людей спасение…

Поглядывая на Цыбашева, дама хищно воодушевилась:

— Ваши взгляды мне известны. Но воистину, — она перешла на патетический шепот, — только с дьявольской подачи христианин Кальвин мог сказать, что человечество обязано было убить Христа, чтобы спастись, а Мартин Лютер воскликнуть о благословенном грехе, подарившем миру такого спасителя. Так, двуличная церковная мораль веками косвенно утверждает, что Христос пришел толкнуть людей на страшный кармический проступок. Церковь позабыла слова самого Христа: «Сын человеческий пришел не губить души человеческие, а спасать», — дама вдруг успокоилась, — хотя тут следует сказать особо — сам термин «Спаситель» — применим только в том смысле, что Иисус спасал людей от незнания, принося им позабытые истины Агни Йоги…

Цыбашев пытался оставаться ироничным и холодным:

— Я разделяю ваше возмущение западными отцами. Но, во-первых, какое имеют к ним отношение православные священники? Наша церковь благословляет не крестную смерть, а воскресение Иисуса. А во- вторых, цитата ваша говорит, собственно, о том, что сказавший подобное не мог верить в карму. Иначе он бы не губил народы.

Произнося это, Цыбашев вертел в руках книгу. К своему удивлению, он заметил, что это сборник евангелических текстов, предваренный предисловием со стихами Пастернака. Мелькнуло даже название епархии, выпустившей книгу. Цыбашева это настолько удивило, что он только краем уха прислушивался к выкликам о гниющем трупе христианства, в бессилии борющемся с новым сознанием и наступающей новой эрой, которая не делит людей на православных и остальных…

Цыбашев подумал, что сейчас очень неплохо было бы найти что-нибудь из пастернаковских нелепиц и прочесть вслух, и в тот же момент как-то очень болезненно и глубоко порезал о страницу палец — книга была издана на очень качественной плотной бумаге, с острыми как лезвие краями. Эта боль как-то странно отрезвила его. Он сразу бросил книгу на парту, поднес палец ко рту и стал высасывать из раны кровь.

Дама уже читала другой отрывок:

Цыбашев поднялся, предвидя трактовку о феях и чародеях, и вышел из класса.

Уже дома Цыбашев вспомнил, что хотел пересмотреть кое-что из Пастернака, достал томик стихов, на вид совершенно не агрессивный, изданный на бумаге желтоватой и рыхлой как промокашка, и начал пролистывать книгу в поисках нужного стиха.

Цыбашев нашел то, что искал, стал читать, придерживая страницу. Он не заметил, как опять открылся порез на подушечке указательного пальца. Бумажное острие листа угодило прямо в разверстую ранку. Цыбашев сразу увидел быстро расплывающуюся на желтом листе бурую кляксу и с интересом наблюдал, как стремительно напитывается красным бумага. На этом процесс не остановился, и кровь начал тянуть следующий лист. Книга была ненасытна как вампир. А Цыбашев все сидел и зачарованно смотрел, как уходит в листы его кровь, и не мог оторваться от этого зрелища. Потом он потерял сознание.

Очнулся Цыбашев от страшного холода, ночью, перебрался в кровать и снова провалился в беспамятство.

На следующий день он не смог подняться и пойти на работу, ибо чудовищно ослаб. В полузабытьи подобрал книгу стихов, выпившую, наверное, не меньше трети его крови. За сутки она высохла и топорщилась покореженными, бурого цвета, листами. Шрифт подсох какой-то черной корочкой, словно это была книга для слепых с выпуклыми буквами.

Цыбашев сцарапнул несколько строчек, они отвалились как шелуха, прикрывающая истинный их смысл, и он прочел на бумаге совсем другое, не для людей, настолько страшное и мерзкое, что закричал и в страхе откинул прочь проклятую книгу.

В слабости он лежал дни, ночи, осознавая случившееся. Вспоминал день своего крещения и плакал, потому что только теперь ощутил всю благодать и любовь Бога.

Ненасытная бездна, находящаяся в злой книге, с кровью вытянула родную ей субстанцию, весь псевдодуховный яд, накопившийся в Цыбашеве.

Цыбашев все больше склонялся к мысли о поступлении в духовную семинарию. Для начала он корректно поговорил о своих будущих планах с директором лицея. Тот позволил себе что-то вроде напутствия и благословения. Через месяц, когда Цыбашеву нашли замену, он, никем не порицаемый, получил расчет и хвалебную характеристику.

В семье тоже все обошлось мирно, во многом благодаря тому, что речь свою Цыбашев обставил спокойно, без помпезности. Родители быстро примирились с его решением. В последнее время сын их очень устраивал, хотя бы потому, что второй год не курил, и вообще поменялся в лучшую сторону — стал более уравновешенным и терпимым.

Каждый из родителей даже нашел для себя какое-то приятное объяснение. Отец с грустным удовлетворением сетовал, что, сам того не желая, создал воспитательную систему, формирующую личность со столь высокими духовными запросами. Мать видела за этим решением поступок обиженного сердца. Подруга Цыбашева, на которой он чуть не женился, поддавшись всеобщему процессу брачевания на пятом