Она опустила голову, готовая заплакать. Хризогону стало жаль ее.

— Я вызову его сюда под каким-нибудь предлогом, — шепнул он, — а ты не выдавай меня…

Через несколько минут вышел Сулла, Увидев Арсиною, он нахмурился и сказал Хризогону!

— Ты оторвал меня от беседы ради нее?

Вольноотпущенник, побледнев, бросился перед ним на колени, но Сулла грубо оттолкнул его.

— Презренный! Я щажу тебя за услуги, оказанные мне… за любовь твою…

— Господин и владыка! — вскрикнул Хризогон. — Сжалься над рабом своим, сердце которого предано тебе до гроба!

— Встань!

И, повернувшись к канатной плясунье, он жестко выговорил:

— Подойди, Арсиноя!

Девушка, дрожа, остановилась перед ним.

— Я выдаю тебя замуж за Хризогона, — сказал он, не обращая внимания на ее побелевшее лицо, — надеюсь, ты довольна? Возблагодари же богов и меня за счастливую мысль!

Она молчала, сдерживаясь, чтобы не разрыдаться.

— Что же не благодаришь?

— Господин мой, сердце мое в твоих руках…

— Хризогон богат, у него дворец на Палатине, сокровища, отобравнные у проскриптов, веселая жизнь с плясками и играми…

— Ничего мне не нужно…

— Что-о? — вспыхнул Сулла. — Неблагодарная! Через три дня, клянусь Юноной, ты будешь его женой! Слышишь, Хризогон?

Вольноотпущенник, низко кланяясь, бормотал:

— Поистине ты добр и мудр, о господин! Твой выбор осчастливил меня…

Войдя в атриум, Сулла подал знак возлечь за столы. Хризогон сбился с ног, чтобы угодить во всем диктатору.

— Quesumus demeresoleas![40] — громко крикнул он и приказал слугам подавать кушанья.

Сулла возлег на низком ложе, заняв хозяйское место; рядом с ним поместились Лукулл и Помпей. На среднем ложе находились Метелл Пий, Хризогон и Арсиноя, а на высоком расположились Марк Красс, Катилина и Сизенна.

Сначала появилась закуска (ее запивали напитком, составленным из смеси морса и меда): тибрские и иные рыбы, павлиньи и куриные яйца всмятку, салат, капуста, кампанский хлеб. Затем обед: жареные на кассинском масле фазаны, зайцы, кролики, свинина, свиные вымена, матка, печень, колбасы, ветчина, куры, почки вепря, цыплята, усыпанные мукой утки и «троянская свинья», начиненная мясом разных животных, подобно тому, как был аполнен вооруженными людьми троянский конь. Потом — печенье, тарентский мед, пирожные, сушеные плоды, тускуланскне фиги, райские яблоки, груши, орехи, каштаны, виноград и оливки.

В доме стоял гул голосов, слышались смех, шутки.

Когда обед кончился, слуги быстро убрали блюда и стали надевать гостям на головы венки, пропитанные нардом, предохраняющим, как думали, от опьянения. Запах нарда резко распространился в воздухе, хотя он уже исходил и в начале пира от ног, освобожденных туфель.

На столах появились кубки из кархедонского камня и белого офита, испещренные листьями, цветами и плодами, рога для питья. Перед диктатором поставили кантарос, сделанный из электра, — бокал на золотой высокой ножке, из которого пивал, по преданию, сам Вакх и имели право пить лица, участвующие в шествии во время Вакханалий.

Хризогон обратился к Сулле:

— Прикажешь?

Диктатор кивнул и, повелев начать пирушку, предупредил:

— Пить по греческому обычаю.

Гости столпились у стола Суллы, где Лукулл, Метелл Пий, Красс и Катилина, бросая кости, избирали царя пирушки. Но всех постигла неудача, и только на долю Катилины пришелся ход Венеры.

— Шесть очков! — возвестил он со смехом, окидывая гостей взглядом победителя, и, сделав знак флейтисткам начинать игру, объявил смесь вина и воды.

Не успел он договорить, как зазвенел щит, распахнулась дверь и вошли два человека: бородатый муж, в тоге всадника, с золотым перстнем на пальце, и толстая матрона, с тройным подбородком, уже пожилая.

Сулла встал с ложа и с улыбкой пошел им навстречу:

— Как я рад, дорогой Аниций, увидеться с тобою! — вскричал он и, повернувшись к матроне, прибавил: — Какому счастью обязан я смотреть на Лоллию, прекрасную розу Рима?.. Хризогон, прикажи поставить лишний стол: мы будем потчевать дорогих гостей…

Гости смотрели со страхом на Суллу: всем было известно, что Аниций и Лоллия внесены в список проскриптов и таблицы с их именами выставлены на форуме.

Не доверяя словам Суллы, Аниций сказал, бледнея от злобы:

— Часто собачий лай бывает ложен, о всесильный диктатор! Но когда лжет рыжий пес со свиным рылом — лай ложен вдвойне. Поэтому не лицемерь, Люций Корнелий Сулла, тиран Рима!

Лицо Суллы стало кирпичным, — казалось, оно лопнет от прилива крови. Он хотел что-то сказать, но не мог, прыгая на месте и заикаясь:

— Ан… Ан… Аниций… сын блудницы… пес…

Он замолчал. Пот струился по багровому лицу, перед глазами мелькали желтые круги, он шатался, как пьяный. И вдруг очнулся.

— Пусть гости пьют, — загремел его голос, — пусть флейтистки играют, пока еще не все насытились. Аниций!

Всадник не двинулся с места.

— Аниций, — повторил Сулла, садясь на троноподобное кресло, — помнишь, как некогда ты послал мне во время Сатурналий чашу с желудями? Ты, свинья, хотел, чтобы и я уподобился тебе. Хризогон! Кликни корнелиевда прикажи принесть желудей!

— Сделано, господин! — сказал вольноотпущенник и хлопнул в ладоши.

Эфиопка внесла корзину с желудями, и вслед за нею вошли преданные Сулле телохранители. Было их шестеро; вооруженные мечами, они окружили, по знаку Хризогопа, Аниция и Лоллию и, взяв корзину, поднесли ее всаднику.

— Ешь, — сказал Хризогон, — так велит господин. Аниций ударом кулака выбил корзину из рук корнелиев, и желуди, прыгая, покатились по полу.

— Кормить силою! — приказал Сулла и равнодушно смотрел, как корнелии, сбив Аниция с ног, раздирали его жатый рот и совали желуди.

Аниций задыхался, лицо его посинело — он давился, глаза выкатились, жуткий хрип заставлял бледнеть людей.

Все молчали, оцепенев от ужаса. Лоллия, упав на колени, уткнулась лицом в холодную мозаику пола и не шевелилась.

— Задушить, — услышала она равнодушный голос Суллы и, вскочив, бросилась к корнелиям, растолкала их и, обхватив отца за шею, приникла к его лицу.

— Не дам, не дам! — кричала она в исступлении и вдруг, подняв голову, взглянула на Суллу. На нее смотрели холодные глаза: в них таилась скука, насмешка, презрение. — О Люций, умоляю тебя, сжалься! Вспомни, как ты некогда обещал исполнить любое мое желание…Теперь наступило время… О Люций!..

Она подползла ни коленях к троноподобному креслу. Ухватившись за ногу диктатора, она прижалась лицом к грубой калиге и выла в смертельном ужасе:

— Пощады! Милосердия!..

Ударом ноги Сулла опрокинул ее навзничь.

— Подлая тварь, — выговорил он, сделав знак корнелиям покончить с Аницием, — не ты ль поносила