причинам пятнадцать с лишним лет.

Рассказывая ему об этом, я чувствовал, как безвозвратно уходит время. Мне надо было застать доктора Брокау. Отмахнувшись от новых вопросов, я двинулся к двери.

— Вы спешите? — спросил шериф.

— Да, у меня встреча.

— Ладно, давайте. Если она, конечно, не с Гарольдом Шерри, — усмехнулся он.

Я тоже усмехнулся и вышел.

Долан последовал за мной в коридор.

— А может, вы немного задержались бы, а? К нам едет свидетель.

— Свидетель чего?

— Пока непонятно. Когда я говорил с ним по телефону, он сказал, что может опознать того, кого вы утром вытащили из воды. У него возникла дикая идея, что он знает покойника. Вернее, знал двадцать пять лет назад, когда служил во флоте офицером.

— В чем дикость идеи?

— Корабль этого человека сгорел у Окинавы. Но он убежден, что труп принесло именно оттуда, что он проплавал все эти двадцать пять лет. — Долан выразительно постучал себя пальцами по лбу.

— Это капитан Сомервилл?

— Нет, но он работает у Сомервилла в отделе связей с общественностью. Его фамилия Эллис. Он явился к нам утром, когда мы привезли сюда труп, и хотел по возможности замять это дело. Он ничего не сказал насчет того, что знает этого парня. Когда мы показали ему труп, он был сильно потрясен. Но я решил, что он просто очень уж чувствительный.

— По-моему, так оно и есть. Что-то не дает ему покоя.

— Вы знаете Эллиса?

— Видел его как раз сегодня. Он был словно на иголках.

— Он был пьян?

— Нет, но немного выпил.

— Сейчас он пьян, — сказал Долан. — А заодно и явно не в своем уме.

— Вы его подозреваете?

— Не знаю. По телефону он говорил как человек, у которого нечиста совесть. Я не знаю, в чем дело, но на всякий случай послал за ним машину.

Шериф ушел, а через несколько минут в сопровождении полицейского появился Эллис. С тех пор как мы виделись днем, он заметно сдал. У него была пошатывающаяся походка, и он меня не узнал. Но он приветствовал Долана, подняв руку к своему влажному лбу жестом, которым люди отгоняют нечистую силу.

Я прошел за ними в комнату, где у нас изо ртов повалил пар. Долан вытащил ящик из стены и показал нам старика. Эллис склонился над покойником и чуть было не упал. Слезы закапали у него из глаз на мертвеца.

— Это Нельсон, — с ужасом проговорил он. — Да, да. Нельсон. Но почему он так постарел? — обратился он к Долану. — Он же был молодым человеком, когда бросился в море там, у Окинавы.

— Он был жив еще вчера.

— Нет, ошибаетесь. Он без вести пропал с «Ханаана» двадцать пять лет назад. По моей вине. — В его голосе по-прежнему был ужас. Он потрогал обезображенное лицо старика и сказал: — Извини, Нельсон. — Он опустился на колени, не выпуская из рук края ящика, и пробормотал: — Прости меня!

Мы кое-как вытащили его из холодной комнаты и усадили на стул. Долан намочил полотенце и вытер ему лицо. Но Эллис не смотрел на нас. Он сидел понурив, голову, охваченный приступом раскаяния, и вода капала на пол с его носа и подбородка.

Долан отвел меня в дальний конец комнаты и тихо спросил:

— Он в своем уме? Он не рехнулся?

— Может, и рехнулся. Во всяком случае, он пьян и у него истерика. Но в его словах есть какой-то смысл. Капитан Сомервилл говорил мне, что Эллис был с ним на Окинаве.

Мы подошли к Эллису, который немного пришел в себя.

— Почему вы считаете, что все это произошло по вашей вине? — спросил я.

— Потому что так оно и было. — Он поднял на меня свои скорбные глаза. — Я был автором на «Ханаане», и все случилось по моей вине.

— Кем-кем вы были? — переспросил Долан.

— Автор — офицер, ведающий авиационным горючим. Мы заправлялись прямо в море, и я, похоже, допустил ошибку, потому что одна из цистерн получила пробоину. Корабль залило горючим. Не успели мы очистить палубу, как где-то возникла искра, и все заполыхало. Кто-то из членов экипажа прыгнул за борт. Большинство из них подобрал танкер, но несколько человек пропало. Среди них и он. — Эллис робким жестом показал в сторону холодильника.

— Вы назвали покойника Нельсоном, — сказал я. — Это имя или фамилия?

— Не знаю. Все звали его Нельсоном. Он был связист-посыльный.

В коридоре появилась женщина с озабоченным лицом. Она напоминала солдата, который наступает на неприятеля в страхе и ярости одновременно. Эллис стал пугливо озираться, словно искал, где бы спрятаться, но рядом была лишь дверь в комнату-холодильник.

— Что ты тут делаешь? — спросила она его. — Ты же обещал, что не выйдешь из дома, пока не протрезвеешь.

— Мне надо было взглянуть на этого человека, — пролепетал он, не поднимая головы.

— Какого еще человека?

— Нельсона. Он был связистом на «Ханаане». Бедняга Нельсон. Если бы не я, он был бы жив.

— Чушь собачья! — возразила женщина. — Он утонул вчера вечером.

— Ошибаешься. Утонуло пятеро или шестеро, и все это по моей вине.

— Неправда. Ты же знаешь, что это неправда. Произошел самый настоящий несчастный случай, и ты тут ни при чем. Мы уже говорили об этом много раз.

— Я виноват, — упорствовал Эллис. — Я руководил работами, когда цистерна получила повреждение.

— Замолчи! — Повернувшись к нему спиной, она обратилась к нам. — Моему мужу нельзя верить. Он очень впечатлительный человек и пережил самую настоящую катастрофу. Его корабль загорелся из-за утечки горючего, а поскольку он отвечал за горючее, то винит во всем случившемся только себя. Хотя он тут ни при чем.

— А чья же тут вина? — спросил я.

— Если искать виновного, то скорее это капитан Сомервилл. Я говорила с другими офицерами «Ханаана». Некоторые считают, что капитан Сомервилл приказал слишком увеличить давление в емкостях. Он ведь принимал решения.

Эллис поднял голову. Его пьяный сомнамбулический бред был вытеснен новой эмоцией.

— Замолчи! Прошу тебя! Ты хочешь, чтобы меня выгнали с работы?

— Тебе было бы куда лучше без нее. Ты всего-навсего поденщик и получается у тебя это плоховато. Я всегда считала, что нам лучше уехать и начать все сначала.

— Этим все и кончится, — мрачно предрек Эллис.

Его момент истины прошел вместе с убеждением, что утопленник приплыл к нам с Окинавы. Эллис был теперь обычным пожилым человеком, дрожащим за свое место.

Бульвары были забиты машинами. День клонился к вечеру. Я ехал через рабочий квартал, где жил давным-давно, еще когда в Лонг-Биче случилось землетрясение. Улицы выглядели дряхлыми и захудалыми, кроме одной, где цвели желтые акации, напоминая золотоносную жилу.

Было уже больше, чем полшестого, когда я остановил машину у приемной доктора Брокау. Она занимала угол второго этажа старого строения, уцелевшего в землетрясении. В комнате для пациентов были стулья, обитые ситцем, стол и металлический шкаф-картотека. Там не было ни души, но пациенты оставили за собой запах страха и нищеты.