Я кивнул. В полутьме за аркой, голоса из дневной телепрограммы делились своими секретами:

Я бы полюбил тебя, но у меня повреждено либидо и никто не позаботился его наладить. А я бы полюбила тебя, но ты вылитый мой отец, а он по-свински со мной обращался.

— Где Ральф?

— Не знаю, — солгал я.

— Зачем он вам?

— Ничего серьезного. По крайней мере, я надеюсь, что это так.

Она упала на конторку всей грудью.

— Не надо со мной шутки шутить. Я хочу знать, что происходит. И при чем тут Джо Сперлинг.

— Вы помните твидовый костюм, который он когда-то сшил Ральфу на день рождения?

Ее глаза блеснули.

— Это было давно. Ну и что?

— Костюм выплыл из морских пучин.

— Ну и что? Это старая тряпка.

— Вы давно видели его в последний раз, миссис Мунган?

— Даже не знаю. С тех пор как Ральф от меня ушел, я повыбрасывала почти все его вещи. За это время я много переезжала с места на место.

— Значит, вы не знаете, кто мог носить костюм?

Она выпрямилась на руках, пальцы судорожно сжимали край конторки. На соответствующем пальце, словно шрам, в пухлой мякоти виднелось подобие обручального кольца.

— Костюм был на ком-то? — спросила она.

— На маленьком старичке со следами ожогов на лице и голове. Вы не знаете такого, миссис Мунган?

Ее лицо вдруг окаменело, словно мой вопрос лишил ее чувствительности.

— Ума не приложу, — тихо проговорила она. — Говорите, костюм был обнаружен в воде?

— Да, я лично его оттуда выудил.

— Где-то поблизости? — она показала рукой в сторону шоссе.

— В нескольких милях к югу отсюда. Возле Пасифик-Пойнта.

Она помолчала, а на ее лице отразилась медленная и тяжкая работа мысли.

— А человек? — наконец спросила она.

— Человек?

— Старичок с ожогами. О котором вы говорили.

— Что вас интересует?

— Он в порядке?

— А что, вы его знаете?

— Не то что знаю. Но я вполне могла дать ему костюм.

— Когда?

— Сначала ответьте на мой вопрос! — резко потребовала она. — Он в порядке?

— Боюсь, что нет. Костюм был на нем. А он был мертв.

Я следил, не появятся ли на ее лице признаки потрясения, огорчения, раскаяния. Но никаких чувств на нем так и не отразилось. Глаза ее были цвета низкого городского неба в тех краях, где она жила, переезжая с места на место.

— Как получилось, что вы дали ему костюм? — спросил я.

Она ответила не сразу.

— Я помню не очень отчетливо. Признаться, я много пью, и алкоголь все вымывает из памяти. Как-то раз, когда я была уже тепленькая, в дверь позвонили, это был старый бродяга, буквально в лохмотьях. Мне захотелось дать ему что-то теплое, а у меня был только костюм Ральфа.

— Он побывал у вас здесь, миссис Мунган?

— Да. Стоял как раз там, где вы.

— Откуда он появился?

— Он не сказал. Просто брел по берегу. От меня он двинулся на юг.

— Как давно это было?

— Не помню.

— Ну хотя бы примерно?

— Пару недель назад, может, больше.

— С ним не было молодого человека? Такого широкоплечего, лет тридцати, примерно моего роста?

— Я такого не видела, — но в ее глазах появилось что-то оборонительное, а в голосе плаксивое. — Почему вы меня спрашиваете об этом? Я просто проявила себя добрым самаритянином... Что в этом плохого?

— Но вы об этом вспомнили не сразу. Вы сначала сказали, что выбросили костюм с прочими вещами Ральфа Мунгана. И лишь потом вспомнили, что отдали его покойнику.

— Так уж устроена у меня голова. И, кстати, он не был покойником, когда я ему дала костюм.

— Зато теперь он покойник.

— Знаю.

Мы смотрели друг другу в глаза через конторку. За ее спиной в темной комнате призрачные голоса продолжали рассказывать сказки большого города.

...Не только отец по-свински со мной обращался. Я знаю, дорогая, а у меня повреждено не одно лишь либидо.

Женщина, стоявшая передо мной, давно миновала свои лучшие годы. Ее мозг был иссушен алкоголем, а тело оплыло. И все же она мне почему-то нравилась. Несомненно, она не была способна на убийство. Но она могла покрывать убийцу, особенно если это был ее любовник или сын.

Я уехал, собираясь навестить ее еще раз.

В Пасифик-Пойнт я вернулся почти в полдень. Гавань потемнела еще сильней, чем утром. Рабочие в сапогах и непромокаемых комбинезонах обрабатывали стены мола паром под давлением.

Другие, в моторках, разбрасывали солому по всей площади нефтяного пятна, а затем собирали ее, пропитавшуюся нефтью, вилами. Сотни и сотни снопов свежей соломы, доставленных невесть откуда, лежали штабелями на берегу, словно бастионы против неведомого агрессора.

На пирсе произошли перемены. Десятка два пикетчиков расхаживали взад и вперед у входа с самодельными плакатами: «Держитесь подальше!», «Внимание: загрязнение!»

В большинстве своем это были пожилые люди, хотя среди них мелькало несколько длинноволосых парней.

Я узнал среди них волосатого рыбака, с которым говорил накануне. Он тоже узнал меня и потряс в знак приветствия своим плакатом: «Подумайте о бедных рыбах!», когда я проезжал мимо него на пирс — и что-то весело прокричал.

Бланш смотрела на пикетчиков с почти опустевшей стоянки возле своего ресторанчика. Она узнала во мне вчерашнего клиента и громко начала жаловаться.

— Они пытаются меня разорить. Скажите, вам не угрожали, не применяли силу?

— Нет.

— Жаль, — она помотала своей кудлатой головой. — Полицейские говорят, пока нет угроз или насилия, все идет по закону и они не могут вмешаться. Но, по-моему, это все незаконно. Я бы пошвыряла их с пирса, пусть попробуют водички с нефтью. А то, видите ли, они решили захватить мой пирс.

— Разве он ваш?

— По сути дела, да. Я взяла его в долгосрочную аренду, что дает мне право сдать часть его нефтяной компании. Я хочу пожаловаться лично губернатору.

Бланш раскраснелась и тяжело дышала. Она никак не могла прийти в себя.

— Вчера вечером я у вас обедал.

— Ну да. Помню. Вы не доели вашу рыбу. Надеюсь, с ней было все в порядке?

— В полном. Просто я не очень проголодался. Я обратил внимание на двух ваших клиентов — старика и