сил надо набираться. Я знаю.

— Николай, — Санников с благодарностью кивнул Анне и обратился к мальчику, — познакомьтесь — баронесса Анастасия Петровна Корф. Я был бы счастлив называть ее своим другом, но это слишком большая честь, которую, как мне кажется, я еще не заслужил.

— Что вы, Павел Васильевич, — не без мягкого упрека покачала головою Анна, — и уже давно…

— Нет-нет, — прервал ее Санников, — я не достоин вашей дружбы, я виноват перед вами — не уберег Софью Петровну, не уберег.

— Что вы хотите этим сказать? — побледнела Анна, и Санников, спохватившись, стал ей немедленно объяснять:

— Разминулись мы с нею, и сам не пойму, как это случилось. Вы только плохого не думайте — я всего лишь не могу сказать вам, где она сейчас, а возможности искать Софью Петровну у меня не было.

— Я знаю — на вас напали, — кивнула Анна, облегченно переводя дыхание, — она едва не лишилась чувств, принимая слова Санникова слишком прямо. Анна хотела было продолжить расспросы, но вдруг дверь в горницу опять растворилась и на пороге появилась высокая статная женщина с русой косой и заметными зелеными глазами и уважительно поклонилась своей гостье.

— С приездом, ваше сиятельство! Не удивляйтесь, это мне возчик Тимофеев сказал, что вы приехали. Давайте знакомиться, Авдотья Щербатова, это я писала вам, — женщина заговорила низким, грудным голосом, и тотчас же Анна почувствовала, как волнение оставляет ее, — все в облике хозяйки дома внушало спокойствие и уверенность, и она немедленно взяла власть в комнате в свои руки, — надеюсь, дорога не слишком утомила вас? А стоять ни к чему — дню еще долго идти, садитесь, садитесь, вот здесь у стола. Николай, так-то ты гостей привечаешь? Почему кипятку не согрел, чаем людей не угощаешь? А вы, Павел Васильевич, сильно-то не раскрывайтесь, ветерок сегодня прохладный — вам простудиться не резон.

Слушая Авдотью, Анна невольно разулыбалась — чем-то эта женщина неуловимо напомнила ей Варвару: та тоже умела разом и детей успокоить, и тревоги усмирить, и настроение поднять. И вот уже мальчик принялся стучать крышками и ведрами в кухонном закутке, а Санников шутливо поднял вверх руки, показывая — сдаюсь, сдаюсь на милость победителя.

— Вы простите, что я приехала без предупреждения, — начала было Анна, но Авдотья отмахнулась:

— А мы вас все равно ждали, я уверена была — если письмо до адресата дойдет, значит скоро и сама баронесса нас навестит. Только вы не сказали, ваше сиятельство, остановились-то где?

— В том-то и беда, — развела руками Анна. Дорога на самом деле выдалась не из легких, и хотя Анна, пользуясь своею грамотой из канцелярии Александра, добралась почтовыми до уездного центра по российским меркам довольно быстро — за месяц, но неожиданно столкнулась в Каменногорске с препятствием. Оказалось, что в единственной трехэтажной гостинице города, примыкавшей к зданию городского клуба, не было мест. Извинявшемуся перед нею в самых изысканных выражениях клерку Анна не поверила, но потом вышедший к высокой гостье хозяин объяснил — в городе открывается осенняя ярмарка, и в Каменногорск со всей губернии съезжаются купцы. Но все бы еще ничего, да устроители ярмарки — Сибирское торговое общество — пригласили на эти дни в уезд знаменитого иностранного мага, и потому посмотреть на него народу собралось невидимо, и все билеты на представления раскуплены. Хозяин — дородный с окладистой, но ухоженной бородою человек — предложил Анне помочь подыскать для нее квартиру, а пока уговорил оставить вещи в гостинице и вознамерился проводить ее в ресторацию при городском клубе, но Анна от обеда отказалась: пока для нее подыскивалось жилье, она решила навестить Авдотью Щербатову и, попросив клерка распорядиться хранением ее багажа и найти для нее извозчика, отправилась в нанятой пролетке в уездную больницу. Там ей объяснили, где живет медсестра, и возчик, со знанием дела хмыкнув в ус, повез Анну, куда сказано.

— Вот что, — решительно заявила Авдотья, выслушав горестное повествование своей столичной гостьи, — не надо вам возвращаться в гостиницу. Дом у нас, конечно, небольшой, но уж как-нибудь поместимся, в обиде никто не останется — ни Павел Васильевич, ни вы, а нам и подавно веселее будет.

— Но, — попыталась возразить ей Анна, — мне не хотелось бы стеснять вас, к тому же я не могу с уверенностью сказать, сколько пробуду здесь.

— Живите столько, сколько потребуется, я для вас свою комнату отведу, а мы с Николенькой вместе на печке поживем, — кивнула женщина. — И отказа не приму, обижусь. А вот и чай! Спасибо, сынок, сейчас я еще варенье на стол поставлю, а ты пока до возчика добеги — скажи, пусть возвращается в гостиницу да ее сиятельства вещи сюда привезет.

Подкрепив гостью чаем с вареньем, Авдотья велела сыну садиться в горнице за уроки — больно много книг велено прочесть ему было за лето, а сама принялась хлопотать по хозяйству и с обедом. Анна же помогла Санникову вернуться в комнату, где он жил вот уже недели две, — Павел Васильевич шел медленно, опираясь на ее руку, и Анна с горечью почувствовала, насколько он еще слаб. Поправив под его спиною подушки повыше, чтобы сиделось удобнее, Анна и сама присела на край кровати со словами — «не томите, Павел Васильевич, рассказывайте». Санников вздохнул и начал свое печальное повествование…

В какой-то момент ему показалось, что Соня готова вернуться в Петербург: они выехали из Одессы на перекладных и последнюю большую остановку сделали в Москве, где их принял давний университетский знакомый Санникова — Матвей Кулебяка. Правда, теперь он носил звучное сценическое имя Максим Собянин — у приятеля Санникова еще в годы учебы обнаружился красивый сочный бас, и он с удовольствием пел для коллег на вечеринках и по праздникам в церковном хоре Исакия, как называли меж собою студенты главный столичный храм. А как-то раз Кулебяку пригласили спеть в любительской опере, где его исполнение партии Дона Базилио в «Севильском цирюльнике» произвело столь неизгладимое впечатление на публику, что самодеятельный спектакль отрецензировала «Северная пчела», и Матвей немедленно вообразил себя звездою. Однако чопорная и регламентированная столичная богема не торопилась принять в свои ряды нового волонтера, и Кулебяка уехал поступать в Московскую консерваторию, по выпуску которой держал экзамен в репертуарной опере московского Большого театра и был по результатам конкурса принят в труппу стажером со сценическим псевдонимом Максим Собянин. Успех, как это обычно и бывает, пришел к начинающему певцу по случаю — в последние дни перед премьерой нового спектакля заболел солист основного состава, и на следующее утро после премьеры Максим проснулся знаменитым. Ему посвятили свои восторженные отклики «Пантеон русских и зарубежных театров», «Литературная газета» (эту статью написал о друге Санников), «Московский вестник» и все та же «Северная пчела». Под занавес сезона из Большого петербургского — Мариинки — Максиму пришло приглашение на прослушивание, но, удовлетворившись самим фактом выступления на сцене театра, когда- то обидевшего его своим невниманием, новоиспеченный премьер вернулся в Москву, где отныне жил постоянно, но не часто, потому как уезжал на гастроли и по России и за рубеж — Максима Собянина охотно звали и в Париж, и в Вену, а незадолго до войны он вернулся из концертного тура по Италии, где его голос был оценен по достоинству и сразу несколько ведущих педагогов бельканто вызвались наставлять его. Максим, так он просил теперь называть его повсеместно и даже друзей, подучиться вокалу согласился, но прожил в Италии недолго — как истинный патриот и православный христианин он почувствовал себя оскорбленным за предательское поведение Европы по отношению к России в ее споре с османами и вернулся на родину. И сейчас много разъезжал по стране с благотворительными концертами, собирая деньги для нужд русской армии.

Санникову повезло — во время их приезда в Москву его друг был дома: Собянин снимал в самом центре в здании по Тверскому тракту роскошную квартиру, а отдыхать после спектаклей и гастролей отправлялся в Алексеевское, где купил небольшое поместье — доходное и в хорошем состоянии. А потому широким жестом предложил бывшему соученику место жительства на выбор, но Соня всегда боялась глухих мест — она обожала городскую суету с ее премьерами, приемами и вернисажами, и Максим любезно отвел им две комнаты в своей квартире. Надеюсь, мой зычный глас не будет для ушей милой дамы слишком обременительным, улыбнулся он, галантно целуя Соне ручку, — несмотря на свою славу и признание, Максим продолжал постоянные занятия, начиная день с распевки и повторения исполняемых им партий. На что княжна с очаровательной улыбкой ответила — по мне лучше гаммы с утра, чем деревенская скука. Собянин рассмеялся и подмигнул Санникову: Максим нисколько со времен учебы не утратил ни своего добродушия, ни прямоты суждений. Позже на ушко он искренне поздравил Санникова с женитьбой и был