помощи нечаянной жертвы вашей ортодоксальности?

— Первое кажется мне предпочтительнее, — ледяным тоном промолвил все тот же, неумолимый в своей безжалостности, голос. — Снова оказавшись в воде, она решит, что мы и наш корабль ей привиделись. И кто знает, быть может, вашей протеже снова повезет, и какое-нибудь из проходящих мимо судов подберет ее. Или же она умрет — от голода и жажды.

— Право же, — тихо, но с вызовом сказал тот, к кому обращались Буассьер. — В отношении вас слово «иезуит» означает отнюдь не принадлежность к ордену, а служит характеристикой вашего ужасного нрава и дурных наклонностей.

— Не вы возложили на меня миссию, которую я исполняю, — после продолжительной паузы сухо ответил его собеседник, — не вам и судить меня. Однако ваша настойчивость вдруг натолкнула сейчас меня на мысль, что любое неприятное обстоятельство можно использовать во благо.

— Вы что-то задумали? — в голосе доктора послышались нотки подозрения.

— Закон дороги гласит — что потерял ехавший впереди, принадлежит тому, кто шел следом, — называемый мессиром самодовольно рассмеялся. — Я раздумывал над тем, что подарить моему старому другу Аль Джафару, и вот сама судьба вложила мне в руки этот бриллиант. Конечно, он еще нуждается в огранке, но, полагаю, что ваша врачебная забота и внимание придадут выловленной нами из воды дамочке тот товарный вид, который искренне порадует Аль Джафара. А он — большой ценитель прекрасного!

— Вы просто невыносимы! — вскричал доктор.

— Вам не угодишь, — усмехнулся его собеседник. — Вы только что обвиняли меня в жестокосердии, а теперь, когда я согласился сохранить этой несчастной жизнь, опять недовольны!.. Кстати, мне показалось, что ее ресницы дрожат. Она случайно не пришла в себя? И как давно? Слышала ли она наш разговор?

— Сомневаюсь, — быстро сказал доктор, поднося к лицу Анны что-то ароматное и пьянящее. Голова сразу закружилась, и она опять погрузилась в темноту.

Сны, которые посетили ее после этого, отличались приятностью и легкостью. Анна видела поляны с небывалыми по размеру соцветьями диковинных и совершенно незнакомых ей видов растений. Она нигде не заметила солнца или каких-то иных источников света и тепла, но кожей ощущала согревающие лучи, под которыми хотелось нежиться и томиться, не опасаясь внезапной и опасной перемены постоянства и силы этого невидимого огня. Потом Анна шла по вымощенной солнечным камнем тропе, которая то и дело сворачивалась шаром у нее под ногами, но Анна не падала — она словно парила над дорогой, не чувствуя ни веса своего тела, ни силы преодоления земного притяжения. Воздух, в котором она находилась, как будто расширялся, безгранично и незаметно для глаза. И при этом Анна не превращалась в маленькую точку посреди окружавшего ее бесконечного пространства, а сама, точнее, ее сознание, расширялось вслед за ним, охватывая все изменения вглубь и вверх, точно голова ее была гигантским воздушным шаром, который все набирал и набирал в объеме…

— Пульс, конечно, еще немного частит, — улыбнулся мужчина, указательным и большим пальцами правой руки державший Анну за руку у основания левого запястья. Анна узнала первый голос, он принадлежал одному из вчерашних — или позавчерашних? — невидимых собеседников. Боже, так сколько же в действительности прошло времени? Его называли «доктор Буассьер». — Но это все опий…

— Опий? — прошептала Анна, едва разлепив ссохшиеся губы.

— Не бойтесь, волноваться не стоит, — доктор вернул ее руку в исходное положение поверх одеяла, — зависимость вам не грозит. В небольших и разовых дозах все — лекарство, даже бруцин, змеиный яд.

— Вы — врач? — спросила Анна, решив не выдавать незнакомцу, что слышала разговор между ним и «мессиром», если, конечно, он тоже не был бредом, порожденным насильно употребленным ею опием.

— Поль Буассьер, к вашим услугам, — кивнул доктор, подавая Анне металлическую кружку. — А ваше имя, мадам? Или мадемуазель?.. Возьмите, это вода. Но не торопитесь пить все сразу — голова может закружиться.

— Я — вдова, — сказала Анна, сделав глоток. Горло тотчас размягчилось, но доктор оказался прав — Анна почувствовала, что ее ведет, и разом ослабевшие пальцы разжались. Врач, однако, был наготове и успел подхватить кружку, поставив ее потом на металлический столик у изголовья кровати. Анна с благодарностью взглянула на него. — Меня зовут Анни Жерар, и я возвращалась домой на почтовом пароходе с Мартиники. Это вы меня спасли?

— Не я лично, — улыбнулся доктор. По-видимому, он не собирался открывать Анне истинную причину аварии корабля. — Но мы действительно оказались рядом, и теперь ваша жизнь вне опасности.

— Так вы доставите меня домой? — Анна с надеждой, наивно светившейся в ее взоре, взглянула в лицо доктору, но тот был непроницаем. — Недавно я потеряла мужа, и мои дети сейчас, наверное, думают, что остались сиротами, полагая, что их мать оказалась жертвой кораблекрушения.

— Надеюсь, когда-нибудь вы сможете развеять эти заблуждения, — спокойно промолвил доктор, снова принимаясь проверять ее пульс.

— Когда же это случится? — прямо спросила Анна.

— Всему свое время, — уклончиво ответил доктор и поднялся: он сидел на кровати рядом с Анной. — А пока вам надо как следует отдохнуть и набраться сил.

— Но где я? — не выдержала Анна. — Что это за корабль? Куда вы плывете?

— Однажды, мадам, вы получите ответы на все свои вопросы. Но сейчас послушайтесь моего доброго профессионального совета: примите ту данность, в которой находитесь, и думайте, прежде всего, о том, чтобы как можно скорее подняться на ноги. Отдыхайте. Если вам что-либо понадобится, нажмите вот эту кнопку над столом, — я немедленно навещу вас.

— Но… — сделала еще одну попытку добиться от него правды Анна.

— Никаких «но», — покачал головой доктор. — Только покой и хороший аппетит. А еду вам будут приносить в обычные для всех часы трапезы. Набирайтесь сил и главное — терпения.

Когда доктор ушел, и металлическая овальная дверь плотно закрылась за ним, Анна осмелилась подняться, но удалось ей это не сразу. Она не знала, что больше сказывалось на ее самочувствии — принятое «лекарство» или пережитые недавно волнения. А, быть может, головокружение было результатом морской болезни, к которой Анна так и не привыкла.

Она чувствовала — корабль, если это действительно был корабль, находился в движении, однако его ход сильно отличался от плавного покачивания парусника или приседания на волнах колесного парохода. Судно, на котором находилась Анна, шло ровно и быстро, разрезая воду, словно нож — масляный брус. Корабль не бросало и не подталкивало — его влекла вперед неизвестная Анне сила, присутствие которой ощущалось лишь при прикосновении к холодной и тоже металлической стенке, мелко вибрировавшей под пальцами у задраенного наглухо круглого иллюминатора и низко гудевшей у пола рядом с дверью.

Пройдя, держась за стену, вдоль всей каюты, Анна поняла, как она мала, но убедилась, что это — не каземат. В комнате, куда ее поместили, витал дух аскезы, кельи, но, тем не менее, в ней все было приспособлено для длительного и вполне комфортного проживания. В стене напротив прикрепленной к полу двухъярусной кровати была устроена ниша, в которой размещался умывальник, а над ним — отполированная до зеркальности и покрытая каким-то сплавом металлическая пластина, почти идеально отражавшая и саму Анну, и предметы за ее спиной. Открыв кран, Анна вздрогнула от неожиданности — ей на руки полилась вода: морская, но прохладная и поэтому напоминавшая воду из однажды испробованного минерального источника — нельзя пить, но умываться — одно удовольствие.

Вскоре после ухода доктора дверь в ее каюту снова открылась, и вошедший молодой человек принес для Анны кувшин с обычной водой, полотенце и чистое одеяние, до странности напоминавшее монашескую схиму. Молодой человек действовал молча и вежливо — он был одет в незнакомую Анне прежде униформу темно-фиолетового цвета, сочетавшую в себе элементы католической сутаны и сюртука семинариста. Строгость, равно присущая и военному, и обрядовому крою, придавала облику юноши почти мистический характер и невольно тревожила. Но еще больше поразила Анну схожесть черт лица этого молодого человека с лицом ее давнего парижского знакомого.

— Винсент? Винченцо? — осторожно и тихо спросила она, но молодой человек не проявил к ее словам ни малейшего интереса и, потупив взор, вышел из каюты.

«Не может быть! — мысленно воскликнула Анна. — Я, наверное, брежу…» Юноша был похож на двоюродного племянника Жозефины Стреппони. Этот милый, робкий молодой человек подавал большие