— Вы не Господь Бог, чтобы вмешиваться во все наши дела. Вы не имеете права принудительно держать ее здесь.

Я пользуюсь авторитетом в округе. Сегодня я провела целый день с высокопоставленными лицами из Сакраменто.

— Боюсь, что я не очень уловил вашу логику. Как бы там ни было, пожалуйста, не повышайте голос. — Годвин говорил медленно, усталым и монотонным голосом, который я впервые услышал по телефону двадцать четыре часа тому назад. — И позвольте мне еще раз заверить вас, что Долли находится здесь по собственной воле.

— Это верно. — Алекс рискнул приблизиться к линии огня. — Мы с вами не виделись. Я Алекс Кинкейд, муж Долли.

Она не обратила внимания на его протянутую руку.

— Я думаю, что ей нужно остаться здесь, — произнес Алекс. — Я и моя жена доверяем врачу.

— Мне вас очень жаль. Он и меня водил за нос довольно долго, пока мне не удалось узнать, что творится у него в больнице.

Алекс вопросительно посмотрел на Годвина. Доктор вытянул руки, словно проверяя, не начался ли дождь.

— Вы ведь по специальности социолог, — произнес он.

— Ну и что из этого?

— От женщины с вашим образованием и воспитанием можно было бы ожидать более профессионального взгляда на психиатрию.

— Я говорю не о психиатрии, а о других вещах.

— О каких же?

— Мне противно даже говорить о них. Но не думайте, пожалуйста, что я не знала о том, что происходит в жизни моей сестры. Я очень хорошо помню, как она прихорашивалась по субботам перед поездкой в город. А потом она вообще решила переехать сюда, чтобы быть поближе.

— Поближе ко мне?

— Да, она мне сказала.

Годвин побледнел, глаза его потемнели.

— Вы глупая женщина, мисс Дженкс, и вы мне надоели. Уходите.

— Я не уйду, пока не увижу свою племянницу. Я хочу знать, чем вы тут с ней занимаетесь.

— Ваш визит не принесет ей добра. А в своем нынешнем состоянии вы вообще никому не сможете принести добра. — Он обошел ее сзади и открыл дверь. — Спокойной ночи.

Она не шевельнулась и не перевела взгляда. Казалось, она была опустошена своей яростью, налетевшей, как буря.

— Вы хотите, чтобы вас выставили отсюда?

— Только попробуйте. Тогда вас ждет скамья подсудимых.

Но краска стыда уже начала заливать ее лицо. Рот ее подергивался, словно какое-то маленькое раненое существо. Она наговорила гораздо больше, чем хотела.

Тогда я взял ее за руку:

— Идемте, мисс Дженкс.

Она позволила проводить себя до двери. Годвин запер за ней дверь.

— Терпеть не могу дураков, — произнес он.

— Боюсь, доктор, что мне придется злоупотребить вашим терпением.

— Попробуйте, Арчер. — Он глубоко вздохнул. — Вы хотите знать, есть ли правда в ее обвинениях?

— Вы упростили мою задачу.

— Почему бы и нет? Я тоже люблю правду. Всю свою жизнь я ищу ее.

— О'кей. Констанция Макги была влюблена в вас?

— В каком-то смысле наверное. Это классика — пациентки всегда влюбляются в своих врачей, особенно моей специальности. Констанция не была исключением.

— Может быть, вам это покажется глупостью, но скажите — вы любили ее?

— Я вам отвечу такой же глупостью, мистер Арчер. Конечно, я любил ее. Я любил ее так, как любой врач любит своего пациента, если, конечно, это хороший врач. Это, скорее, материнская любовь, а не эротическая. — Он сложил руки на груди. — Я хотел помочь ей. К сожалению, ничего не получилось.

Я счел необходимым промолчать.

— А теперь, джентльмены, прошу меня извинить. Утром обход. — Годвин звякнул ключами.

— Вы верите ему? — спросил меня Алекс уже на улице.

— Да, пока нет причин ему не верить. Конечно, он говорит не все, что знает. Но так делают все, я уж не говорю о врачах. По крайней мере, ему я верю больше, чем Алисе Дженкс.

Алекс открыл дверцу своей машины, потом повернулся ко мне и указал на здание больницы. Ее прямоугольный фасад смутно маячил в тумане и был похож на блокгауз подземной крепости.

— Как вы думаете, она в безопасности здесь, мистер Арчер?

— По крайней мере, в большей безопасности, чем если бы она была на свободе, или за решеткой, или в психушке, где к ней имели бы доступ полицейские.

— Или у своей тетки?

— Или у своей тетки. Мисс Дженкс относится к разряду тех неуравновешенных дам, у которых левое полушарие не знает, что делает правое. Она похожа на тигра.

Он все еще не мог оторвать взгляда от больницы.

Из глубины здания раздался тот же дикий старческий вопль, который я уже слышал утром. Звук растворился в тумане, как крик улетающей чайки, унесенный ветром.

— Как бы я хотел остаться с Долли и защитить ее, — промолвил Алекс.

Он был славным мальчиком.

Я вернулся к вопросу о деньгах, и он отдал мне почти все, что было у него в кошельке. Они были истрачены на билет до Чикаго и обратно. Я успел на последний рейс.

Я взял напрокат машину и направился в сторону Бриджтона. Впереди виднелись небоскребы делового центра, слева, занимая всю южную часть города, — заводы и фабрики. В воскресное утро только одна из многочисленных труб выпускала дым в бездонное синее небо.

Я остановился у заправки, чтобы узнать адрес Эрла Хоффмана и спросить служащего, как туда добраться. Он махнул рукой в направлении фабрик.

Черри-стрит была застроена добротными двухэтажными домами. Архитектура центральной части города не оказала здесь своего порочного влияния. Дом Хоффмана ничем не отличался от других, разве что подъезд был выкрашен относительно недавно. Перед домом стоял красный «шевроле».

Звонок не работал, я постучал в дверь. Ее открыл постаревший юноша с длинным носом и печальным взглядом.

— Мистер Хагерти?

— Да.

Я назвал ему свое имя и цель приезда.

— Я познакомился с вашей женой — с вашей бывшей женой — незадолго до ее смерти.

— Да, какая ужасная история.

Он стоял в дверях с отсутствующим видом, даже забыв пригласить меня войти. У него был неряшливый вид невыспавшегося человека. И хотя в его волосах не было седины, его однодневная щетина была сивой. В маленьких глазках застыло неизбывное страдание.

— Можно мне войти, мистер Хагерти?

— Не знаю, стоит ли. Эрл совсем ослаб.

— Я думал, что он уже много лет не общался с дочерью.

— Да. И, похоже, от этого ему еще тяжелее. Когда сердишься на любимого человека, всегда в глубине души остается надежда на будущее примирение. А теперь для него примирения уже не настанет.

Он явно имел в виду не только своего свекра, но и себя. Его руки бесцельно двигались вдоль тела, пальцы правой были желтыми от никотина.