уходящему из-под ног асфальту. Впереди маячила небольшая площадь, виднелись в вышине серого неба блестящие золотом купола Троицкого собора. Площадь пересекала целая сеть маленьких улочек и переулков, ответвляющихся, как вены из общей артерии, в разные стороны.

Где-нибудь на одной из этих улочек можно было затеряться. Спрятаться, переждать дождь, успокоиться. Остановить машину и быстро доехать до дома, где, может быть, ее уже ждет Павел.

Она представила себе его, утреннего, его помятую щеку, сонные ласковые глаза, хрипловатый голос.

Сердце сжалось.

От нежности. От жалости. К нему. К себе.

Домой, подумала Инга, лихорадочно оглядываясь по сторонам. Быстрее – домой. И никогда больше. Ни за что на свете…

– Инга! – послышалось издалека.

Она прибавила шагу. С трудом удерживая равновесие на скользкой дороге, побежала.

– Инга! – кричал Горин. – Подожди же!

Инга не оборачивалась. Пустая площадь, сонные троллейбусы, редкие прохожие под мокрыми зонтами и узкая дорога, поднимающаяся наверх. Подъем слишком крутой и скользкий. Ноги становятся ватными. Силы уже на исходе.

Он наконец догнал ее. Догнал, схватил за плечи и развернул к себе почти грубо.

На этот раз она испугалась. Только очень быстро поняла, что боится совсем не его.

Боится – себя. До дрожи в коленках. Боится себя саму так, как никогда еще в жизни никого и ничего не боялась…

Он по-прежнему держал ее за плечи. Держал так крепко, что она даже и не пыталась вырваться – знала, что все равно не получится. Он шумно дышал, и черты его лица таяли в облаке пара от этого дыхания.

– Пусти, – сквозь зубы прошипела Инга. – Пусти меня…

Он и не подумал ее отпускать. Только еще крепче стиснул плечи – так, что ей стало больно.

Наверное, нужно закричать, подумала Инга. Набрать в легкие побольше воздуха и закричать громко- громко. Кто-нибудь услышит, подойдет и спасет ее. Наверное, нужно закричать.

Только закричать не получалось. Не было сил.

С неба лил дождь. Мокрые пряди волос налипли на лицо и маячили перед глазами серыми расплывчатыми полосами.

– Что тебе нужно. Скажи, – выдохнула она едва слышно. Из последних сил.

Он не ответил.

Резко притянул ее к себе, сжал затылок растопыренными длинными пальцами, и жадно накрыл ее губы ртом.

Дальше случилось невероятное.

Она ответила ему. Причем ответила с такой страстью, о существовании которой в себе даже не подозревала. С такой жадностью, как будто ради этого поцелуя прожила на свете несколько сотен жизней, умирая и снова рождаясь только затем, чтобы блуждать по свету в поисках этого поцелуя.

В поисках этого человека, который был предназначен ей судьбой много тысячелетий назад.

И вот теперь она его нашла. Нашла наконец.

В этот момент все вокруг исчезло. Были только его губы – жадные, властные, горячие. Темная глубина его нежного рта – средоточие всех желаний. Ненасытные, неистовые, алчные, сумасшедшие поцелуи. Обрывки жаркого дыхания, которое теперь стало общим. Дрожь по всему телу и пылающая огнем кровь, с движением корой уже почти не в состоянии совладать сердце, внезапно ставшее огромным и таким же горячим.

Время остановилось, образовав вокруг невидимую капсулу, внутри которой невозможно было ощутить стремительный бег секунд. Они стояли и целовались посреди дороги, на скользком сером снегу, под градом падающих с неба осколков тяжелой свинцовой тучи, нависшей над городом. Мимо проходили люди. Изредка проезжали машины. Водители раздраженно сигналили и в полном недоумении объезжали парочку, сворачивая на тротуар. Матерились сквозь зубы и задумчиво улыбались одновременно.

Остановиться было невозможно.

– Пойдем, – в жалком и крошечном промежутке между поцелуями прошептал ей в лицо Горин. – Пойдем… куда-нибудь… ко мне… Инга…

– Пойдем, – не раздумывая, согласилась она, и снова нашла его рот губами, снова приникла к нему, и уже забыла о том, что они собирались куда-то и зачем-то идти.

Все повторилось сначала.

Кружилась голова, в висках тяжело и гулко стучала кровь, и сквозь эти набатные звуки Инга не сразу смогла различить посторонние, доносящиеся из исчезнувшего давным-давно и навсегда внешнего мира.

Звонил телефон.

Звонил, не смолкая. И только спустя минут пять или семь она наконец поняла, что это никакая не птица у нее в кармане. Почти уже смирившись и не удивляясь существованию этой птицы, она вдруг догадалась, что соловьиная трель – это телефонный звонок.