запасы быстро кончились даже в школах и библиотеках.

И при свете горящих столбов город гулял, бренчали гитары, люди танцевали дикие танцы, и все ждали, когда костер приугаснет, чтобы начать прыгать через него. Считалось, что грехи сгорают, когда летишь над пламенем. Поэтому все – в том числе и снайперы – сосредоточившись, прыгали через догорающие костры. У всех что-нибудь да и лежало камнем на совести.

Когда кончились столбы, начали жечь деревья, заборы и пустые бани. Недалеко было и до поджога отдельных домишек, где обитали какие-нибудь малоценные старые нищие.

Таким образом, когда наша девочка пришла в этот достаточно обугленный населенный пункт и стала работать городским фонарем, мэр строго предупредил население и особенно метких охотников за лампочками. Дескать, стрелять в лоб новому фонарю он не позволит, это иностранное производство, гуманитарка, прибыла из-за рубежа, и поэтому ради сохранности он ставит рядом с девочкой оцепление из всех местных снайперов с оружием наперевес, причем спиной к источнику света, а лицом к опасности.

А снайперов в городе было много, чуть ли не все мужское население и довольно большая часть женского, все вооружились, мы не хуже никого. А тут, встав на вахту, все проследили, чтобы никто не был забыт и никто не уклонялся от дежурства. Не пришел – стало быть, способен как раз и выстрелить как изменник общего дела! Так что оцепление было громадное. И все друг за другом наблюдали. Стояли кругами как поганые грибы.

А усталая девочка торчала и светила в центре этого почетного караула, и рядом с ней ради первого раза нес службу мэр, а также еще четверо каких-то крепышей и много людей в форме. Мэр даже сказал некоторую речь о пользе освещения и просвещения, а девочка стояла, сияя над массой народа, как какая- нибудь неземная богиня!

Но вот, кстати, стоило оратору вспомнить и произнести слово «просвещение» (близкое к слову «освещение»), как многие присутствующие засомневались, зазевали, так что толпа стала таять.

Еще когда и лампочки-то были, все в городе сразу засыпали при одном намеке на чтение книжек – а ведь что такое просвещение, это как раз оно и есть! Чтение при свете! Мы знаем просвещение, еще заставят при этом фонаре книжки читать как в пятом классе, таков был глас народа.

К утру весь город спал по кроватям, интерес к девочке угас. Если раньше кое-кто и хотел через нее попрыгать, то теперь ее буквально бросили на произвол судьбы, и она присела на ступеньки мэрии и заснула.

Днем она вскочила, обошла весь погорелый городок, а потом, проголодавшись, протянула руку в булочной, и ей добрые люди подали как дикой иностранке два кусочка черного хлеба, и она с удовольствием пообедала.

К вечеру на площадь вышел заспанный мэр и предупредил девочку, чтобы она далеко не шлялась: вокруг города рыщет голодный дикий троллейбус, который как офонарелый ищет источник питания с тех пор как в городе вырубили электричество, и беспощадно потребляет даже энергию из безобидных карманных фонариков, плейеров, китайских часиков и из игрушек, высасывает у них батарейки!

Поэтому в городе не осталось никаких приборов вообще, сказал мэр и посуровел.

Девочке стало жалко мэра, но, поскольку затем он удалился по своим делам, где-то опять полыхало (даже днем, то есть без надобности), то девочка, никому не нужная, решила уйти домой. Соскучилась по маме и папе.

Хоть это и были ужасно горячие люди, но девочка их любила.

Вообще-то ей понравилось, как к ней отнеслись в городе, не смеются вслед и не целятся камешками точно в лоб, и даже хлеба дали, однако стоять ради всеобщего просвещения еще одну ночь ей бы не хотелось.

И девочка пошла вон из города. И буквально на первом же километре пути раздался звон, и ей преградил дорогу дикий троллейбус, причем усы его висели по сторонам, вид был как у старого казака, потрепанный, шины как расхлябанные калоши, фары не горели.

Поводя усами, троллейбус сделал дверьми раз-два, то есть хлопнул, и девочка друг почувствовала себя намного легче чем раньше. Что-то изменилось, стало весело и спокойно.

Девочка схватилась за голову, ощупала свой лоб, где у нее громоздилась лампочка, и не нашла там ничего! Это теперь был совершенно чистый и спокойный лоб второклассницы, как и полагается. Девочка не стала размышлять на темы добра и зла, насчет того, что сделать кому-то добро, даже отдать ненужное, бывает и полезно, и приятно.

Нет, она ни о чем таком даже и не подумала, только воскликнула:

– Ура! – и поскакала домой, не разбирая дороги, ее вело как раз зарево электрического света над ее родным городом, пришлось только попотеть, спускаясь в глубокий овраг в полной темноте и забираясь по стене на чердак того пустого дома – иного пути не было. Сорвалась разочка два, упала. Ну что ж, обратная дорога в жизнь бывает трудновата.

И затем довольно скоро девочка добежала до своей квартиры, где ее приняли со слезами, любовью, криками и готовыми оплеухами.

– Но только не бить и не орать! – заорала девочка. – Я постараюсь вас спасти.

На следующий день, пройдя с сомневающимися родственниками через чердак уже известного дома и хором прыгнув вместе с ними (бабушка поверила первая и шарахнулась вниз раньше внучки), девочка привела к месту встречи с диким троллейбусом всю свою несчастную семью, дорожка была уже знакомая. Немного испугавшись при виде этого троллейбуса (он повел усами и неоднократно хлопнул дверками), семья – раз-два – и потеряла все свои излишки электроэнергии, то есть те отличия от остального человечества, которые горели и мешали жить как все. Голодный дикий троллейбус забрал у них всю эту энергию! И со свистом поехал дальше.

То есть мама с папой избавились от фонарей под глазом, да и у бабушки с дедушкой уши перестали пылать.

И они, дружные и веселые, вернулись домой через овраг, чердак и страшный дом, ничего уже не боясь, опасаясь только одного – снова поссориться, закричать и получить из-за этого по фонарю.

Жил-был один человек, и все над ним смеялись.

Идет он по улице, а на него показывают пальцами и хохочут.

Войдет в магазин – продавщицы от смеха путают гири, а кассиры слабеют, надрывая животики, и забывают давать сдачу.

И грузчики перестают носить товары, а с хохотом отдают их с черного хода своим родственникам.

Войдет человек в столовую – у поваров начинается веселье, пригорает каша, и в компот забывают класть сахар, а в котлеты мясо!

Не говоря о том, что кухню тут же закрывают на обед и смеются в свое удовольствие за закрытыми дверями.

Короче, наш человек все время оставался голодным.

Тогда он решил, что переоденется, и в новом виде его никто не узнает.

Сказано – сделано: он тут же снял с правой ноги ведро, а с левой консервную банку из-под селедки атлантической.

Затем он стащил с головы калошу, потом вынул изо рта шарф (которым был обмотан у него больной зуб), после чего из одной ноздри достал ключ от входной двери, а из другой запасную зубную щетку, с правой руки этот человек стащил велосипедное колесо, а с левой – валенок, из валенка достал чулок, из чулка шляпу, из шляпы спичечный коробок, из коробка выгреб все деньги, которые он там хранил, и тут же, не откладывая дела в долгий ящик, этот человек надел свой лучший костюм, пошел в магазин, купил себе картошки и наконец пообедал как человек, только картошку не догадался сварить.