— Мы ведь взрослые люди, правда?

Мне не удалось скрыть удивления. И тут она сказала, что все случившееся с нами ничего не значит. Да, с такими актерскими способностями, скажу я вам, она вполне смогла бы оторвать себе какую-нибудь роль.

Я взъерошил ей волосы, а потом провел комбинацию «до чего я благодарен судьбе за то, что повстречал такого человека, как ты». Моего поля ягода. Вот кто она такая. Меня все мучило сознание того, сколько времени я потерял даром, но внезапно мне снова ее захотелось. Возможно, всякий раз, когда рядом смерть и насилие, вы начинаете кого-то хотеть. Наверное, природа подталкивает вас к этому. Как бы в подтверждение того, что сами вы живы. Мы сели на кровать. Но прежде чем дело дошло до самого интересного, в дверь постучала горничная и сообщила, что всех нас зовут в гостиную.

Я тут же решил, что это к лучшему. Меня прервали, лишив возможности и дальше терять драгоценное время. Мы торопливо привели себя в порядок, приготовились идти. Я проверил холл — там было пусто. Мне стало весело от того, как она меня одурачила. Одурачила старину Стива, который в этом деле собаку съел. Даже почувствовал к ней нежность. Так что, когда она оказалась в дверном проеме, проходя мимо меня, я наградил ее легким любовным шлепком.

Однажды я был в зоопарке. Кажется, собирал материал для какого-то газетного очерка, рассчитанного на широкий круг читателей. Про детенышей зебры или что-то в этом роде, не помню. Зато помню большую рыжевато-коричневую кошку, которая спала, просунув одну большую лапу между прутьями. Один типичный придурок турист подобрал палочку, перегнулся через перила и стал тыкать в эту выставленную лапу, показывая своим детям-кретинам, какой он большой храбрый парень, задирающий льва.

Еще какую-то минуту лев спал. Но в следующее мгновение эта большая лапа промелькнула перед лицом парня так быстро, что он отскочил гораздо позже, чем она исчезла. Его дети заплакали. А его лицо стало цвета испортившегося клейстера.

Я ведь только шлепнул, а Ноэль резко повернулась и полоснула меня ногтями. Лицо ее было перекошено, и при этом она шипела. А потом быстро исчезла. Я стоял и обзывал ее самыми разными словами. Затем вернулся в комнату, посмотрел на себя в зеркало. Две длинные глубокие борозды медленно наливались кровью. Я промыл их, нашел в шкафчике йод и пластырь, заклеил царапины. У нее не было никакой причины для этого. Совершенно никакой причины. Никто не делает со мной такого. Я решил — там же, не сходя с места, — что как-нибудь отделю ее от остальных. Уведу на задний двор, прижму к стенке. Меток оставлять не стану, но преподам ей такой урок, который она не скоро забудет. После пары хороших, увесистых тычков под дых они обычно усваивают, как надо себя вести. После этого весь их воинственный пыл улетучивается.

Я пришел в гостиную последним. Все холодно уставились на меня, и я увидел по их глазам, что они строят разные догадки, удивленно разглядывая мое заклеенное пластырем лицо. Увидел, как Джуди бросила взгляд на пластырь и тут же посмотрела на Ноэль.

Там были даже слуги и молодой доктор с короткими баками. Я сел подальше от Ноэль, но поймал на себе ее взгляд и сурово посмотрел на нее.

Фиш заговорил, и, как только до меня стал доходить смысл его слов, я начисто забыл про Ноэль, про свои планы и про все, помимо факта убийства. На какое-то время разум мой стал просто чистым листом, с отпечатанной на нем огромной красной буквой "У". А потом в голову полезла вся эта чертовщина. Если она утонула, то, значит, это несчастный случай, а такого с Уилмой не могло случиться. Ее должны были убить. Бог мой, она родилась для того, чтобы быть убитой. Так помыкать людьми. Всегда ими помыкала. Не было в ней правды и искренности. Сплошные уловки. Все норовила использовать для своей выгоды. Но даже у червяка когда-то может лопнуть терпение.

Подумав о червяках, я прежде всего посмотрел на Рэнди Хесса.

Мы получили соответствующие распоряжения, нас оповестили о предстоящем прибытии высокого начальства. Я не замедлил воспользоваться первым же удобным моментом и попросить, чтобы мне разрешили взять на себя все, что связано с освещением этого дела в прессе. Фиш засомневался. Я немного умаслил его и увидел, что он склоняется на мою сторону. Ноэль ушла. Народ начал распадаться на маленькие группки. Фиш и доктор отвели меня в сторонку. Я объяснил, как намерен действовать.

И неожиданно посмотрел поверх плеча доктора.

Пытаясь объяснить это себе самому, я пришел к выводу, что во мне есть что-то ведущее свой отсчет с незапамятных времен — примитивное, атавистическое. Снова и снова говорю себе, что это было настолько же машинально, как отдернуть руку, нечаянно коснувшись горячей плиты. Это движение нельзя контролировать. Смелость или ее отсутствие тут ни при чем. Это просто рефлекс. Вот так тогда и было. Какую-то секунду я смотрел и видел это, а в следующую уже бежал как угорелый в противоположном направлении. Я проскочил в дверь так стремительно, что при повороте руки мои с силой хлопнули по стене коридора. И остановился я только у себя в комнате. Остановился и прислушался.

Я снова и снова убеждаю себя, что это была просто инстинктивная реакция. И никто не издевался надо мной по этому поводу. На меня просто смотрели как-то странно, но никто не посмеялся надо мной, хотя подозреваю, как они потом растрезвонили об этом. Ну, вы знаете, как это бывает. Неплохая история для файф-о-клока. Ну и черт с ними!

А самому мне хотелось бы перестать об этом думать. Только это все равно всплывает в памяти в самый неподходящий момент, особенно когда мне нужно сосредоточиться на том, что я делаю.

У меня неплохая работа, и я хотел бы ее сохранить. А если я буду филонить, возвращаясь мыслями туда, вспоминать о том, как я бежал, то обязательно что-нибудь напортачу, как вчера, когда я перепутал время, встречая поезд. Так можно и потерять эту работу.

А она действительно неплохая — сеть из двенадцати кинотеатров. Но сейчас у мистера Уолша возникла идея, что я должен вырядиться как чертов марсианин и прогуливаться туда-сюда перед залом на Таймс- сквер, зазывая зрителей на стереоскопический ужастик. Я ему все время говорю, что это работа для швейцара или помощника менеджера, а он знай себе твердит: но ведь ты рекламный агент, разве нет?

Да, это все равно что отдернуть руку от горячей плиты. Вы ведь не останавливаетесь, чтобы сначала все обдумать, правда?

Я бы еще поспорил, но все думаю о том воскресном утре.

А вы?

Еще много лет назад я занял твердую позицию и стою на своем. Не в том дело, что я не люблю Флоренс. Флоренс — моя жена. Она выносила и произвела на свет моих детей. Но мне пришлось запретить ей присутствовать на каких-либо светских мероприятиях, связанных с должностью, которую я занимаю в «Ферн энд Хоуи».

Я не мог должным образом выполнять мои функции, когда ждал, объятый ужасом, что она засунет ногу в рот. А она всегда это делала. Постоянно.

Не то чтобы я запер ее в комнате. У нас есть свой круг друзей, и, слава богу, никто из них не имеет никакого отношения к рекламному и издательскому делу или к искусству. Это самые обыкновенные люди, без колючек и без всякого там умничанья. И я очень рад, что в большинство вечеров мне удается поспеть на поезд, отправляющийся в 5.22 с вокзала Гранд-Сентрал.

Флоренс — уютная женщина. Конечно, было время, до того как мы поженились и еще где-то в течение года после этого, когда я считал ее необыкновенно волнующей женщиной. Сейчас легко увидеть, что меня ввела в заблуждение ее неуемная энергия. Волосы у нее рыжие, а кожа очень белая, и внешность ее быстро поблекла. За каких-то несколько месяцев она превратилась из девушки на выданье в тяжеловесную матрону. Но хотя я в то время и был разочарован, мне не хотелось бы чего-то иного. Флоренс знает, чего я хочу. Она содержит дом в чистоте и порядке, хорошо готовит, добродушна и очень заботится о детях. У нас здоровые дети.

Флоренс — неумная женщина. У нее есть определенная природная проницательность, но никакого интеллектуального багажа для того, чтобы соответствующим образом обходиться с людьми, с которыми мне приходится иметь дело каждый день. Я — глава семьи. Я позаботился о том, чтобы в этом не возникало никаких сомнений. Кто-то должен командовать. А иначе начинаются суматоха и беспорядок.

Я взял за правило не упоминать о ней, или факте моей женитьбы, или о детях при коллегах.