коллективом работе по выявлению эффективности воздействия наглядной агитации на выработку положительных эмоций у пассажиров г. Свердловска, следующих в часы пик по автобусному маршруту № 5…

Из задумчивости меня вывел торжественный голос Степана Богдановича, который, судя по всему, уже заканчивал свой монолог.

— …Итак, установив, что написанное между строк имеет строго обусловленную структуру, я с помощью закона распределения вероятностей Гаусса без особого труда разработал оптимальные модели иносказания. Остальное, как говорится, было делом техники, и я с удовольствием продемонстрирую вам сейчас прибор, читающий между строк.

Изобретатель-новатор распаковал уже известный читателю пухлый портфель, похожий на мумифицированного поросенка из гробницы Аменхотепа IV, и вытащил из него маленькое круглое стеклышко в медной оправе, от которого тянулся длинный проводок.

— Узнаете? — лукаво спросил Степан Богданович. — Это линза из тех самых очков, что вы разбили. Вторая пришла в полную негодность.

Я принялся что-то бормотать в свое оправдание.

— Полноте! — остановил меня великий старик, — Если б не разбились те очки, я б, наверное, не сконструировал этот монокль, читающий между строк.

После этих слов Степан Богданович извлек из портфеля небольшой ящичек, формами и размером напоминающий обыкновенный электросчетчик, и подключил к нему монокль.

— Это сконструированная мной ЭВМ девятого поколения, — показывая на счетчик, не без гордости пояснил изобретатель. — Обычно я использую се при анализе сводок ЦСУ, но для данного опыта в нее введен весь словарный запас литературного русского языка, а также на всякий случай несколько десятков разговорных оборотов речи. Принцип действия прибора весьма прост. Вооружившись моноклем, вы читаете текст. Затем, нажав вот эту кнопочку, подключаетесь к ЭВМ. Пройдя через кристаллическую решетку разининита (а линза, как вы догадались, сделана именно из него), текст преобразуется в математическую формулу и в таком чистом виде (математика не признает двусмысленностей!) попадает в приемное устройство ЭВМ. Если слова, составляющие фразу, идентичны мысли, то они возвращаются в ваш мозг такими, как есть. То есть вы читаете то, что написано. Но если наличествует феномен писания между строк, ЭВМ тут же подбирает слова, адекватные математической модели фразы, и вторично вы уже читаете то, что думал автор, когда писал данную фразу.

Не знаю, все ли поняли вы из этого несколько путаного пояснения, но я лично уразумел только, что дело тут не обошлось без структурной лингвистики и теории машинного перевода.

Естественно, мне сразу захотелось опробовать прибор. Степан Богданович не возражал. Рядом с нами сидел бородатый молодой человек в очках и читал какую-то книгу. (В любых банях всегда находится по крайней мере один чудак, который все время что-то читает. Нет, не «Советский спорт», как нормальные парильщики, а какую-нибудь толстую серьезную книгу. Таких субъектов называют «философами» или, еще чаще «валенками». В баню они приносят термос с чаем и, забежав на пару минут в парилку, помахав там для блезиру веником, возвращаются в пространную, залезают с ногами на деревянный диван, берут книжку в руки и. время от времени прихлебывая чай из крышки термоса, сидят часами, как будто не в баню пришли, а в читальню.)

— Извините, молодой человек, — как можно вежливей обратился я к бородатому философу, — не дадите ли на несколько минут вашу книгу? Верну в целости и сохранности.

— Пожалуйста, — несколько удивленно (наверное, оттого, что его назвали молодым человеком, а не валенком) произнес бородач и протянул мне томик, оказавшийся «Мертвыми душами» Н. В. Гоголя.

«Неужели мне удастся узнать сокровенные мысли гениального писателя, — с волнением подумал я, — ведь кто-кто, а Николай Васильевич по части иносказания был большой мастак».

С невольным трепетом взял я томик, раскрыл его наугад и, вооружившись моноклем, прочитал конец предпоследнего абзаца первой главы. Потом нажал кнопку и… прочитал то же самое.

Недоуменно взглянул я на Степана Богдановича. Тот смотрел куда-то в сторону и, как мне показалось, загадочно улыбался. Пропустив сразу страниц сто пятьдесят, я наткнулся в седьмой главе на любопытную фразу, за которой явно что-то скрывалось. Нажал кнопку, и… тот же результат.

Степан Богданович старательно прятал улыбку в кулак. Дважды прочитав слово в слово характеристику, которую выдал Чичиков прокурору в одиннадцатой главе, я с досадой захлопнул «Мертвые души» и с понятным раздражением обратился к великому старику:

— Да вы к тому же, Степан Богданович, оказывается, любитель розыгрышей. А я-то уши развесил, поверил в ваш необыкновенный монокль.

— Не сердитесь, Иван Петрович, — извиняющимся тоном сказал изобретатель-новатор. — Мой прибор действует, и действует нормально. Вы просто забыли, что если слова полностью соответствуют мысли, то и через мой монокль фраза видится точно так же, как она написана. А классическое произведение, каковым без сомнения является бессмертная поэма Гоголя, как раз и отличается тем, что его форма абсолютно точно соответствует содержанию. Я, знаете, многих классиков пропустил, так сказать, через свой монокль и, представьте, не переставал удивляться: что у них было на душе, то и писали. Так что отдайте «философу» его Гоголя, поищем литературу попроще. Нет ли у вас с собой какого-нибудь служебного документа или, может, чего из периодики?

Служебных бумаг, конечно, я в баню с собой не беру, а из периодики нашлась у меня лишь половина старой газеты, в которую завернут был вяленый лещ, между прочим на редкость жирный, так что газета основательно промаслилась и многие помещенные в ней корреспонденции стали из-за этого совершенно неудобочитаемы.

Как и большинство читателей, начал я с четвертой страницы. С раздела спорта. Здесь была помещена большая статья известного спортивного обозревателя Анания Незаноскина под нестандартным заголовком: «Как живешь-можешь, хоккей?» Начиналась она так: «Отгремели ледовые баталии, рыцари клюшки зачехлили свое оружие, но в ушах многомиллионной армии любителей этого вида спорта сильных и мужественных долго еще будет стоять звон коньков и перестук шайб». Дальше я читать не стал и нетерпеливо нажал кнопку. Произошло чудо. Глазами я видел ту же самую фразу, те же слова, но вместо них читалось совсем другое: «Спасибо Бодуэну де Куртенэ за то, что придумал современный спорт. Ведь без него не было бы спортивной журналистики — и я бы не имел этого хорошего куска белого хлеба. Так-то, умники сокурсники! Корпите в своих многотиражках! А я вот в Монреаль съездил, теперь в Швейцарию на первенство мира собираюсь, если этот прохиндей Антон Дубинин не обскачет…»

— Просто уму непостижимо! — не удержался я от восторга. — Степан Тимофеевич — вы гений! Позвольте пожать вашу честную руку!

Старик, скромно потупив глаза, пожевывал плавничок леща.

— Это ж изнанку души любого пишущего узнать можно, — несколько успокоившись, сообразил я и снова взял в руки газету.

На третьей странице мое внимание привлекла рецензия известного критика Изяслава Рассудина на роман еще более известного прозаика Селифана Стрижевского «Степь да степь кругом». К сожалению, вместо текста было масляное пятно, уцелели лишь две последние строчки «…и читатель с нетерпением будет ждать новой встречи с самобытным талантом нашего маститого прозаика». Нажата кнопка, и между строк ясно читалось: «Боже мой, какую ахинею приходится хвалить!..»

Да, прибор Степана Богдановича работал безукоризненно. На второй странице я пробежал корреспонденцию о соревновании прядильщиц, зарисовку о передовом сталеваре, критический сигнал о деятельности некоего А. М. Прохорова, слесаря-водопроводчика, отчет с профсоюзного актива мастеров эстрады… Во всех этих материалах между строк ничего не обнаружилось, разве что заголовок отчета «Шутить активно, по-деловому» через монокль читался несколько иначе: «Когда дохнут мухи».

Хотел было я просмотреть первую страницу, но ее в газете не оказалось.

Тут иной читатель недоверчиво усмехнется. Но чего нет, того нет. Физически, конечно, страница наличествовала, но уже упоминавшийся лещ своим жиром размыл весь шрифт, так что нельзя было разобрать ни одного слова… Хотя, впрочем, в левом нижнем углу уцелело одно словечко — прилагательное «неуклонное», но прочиталось оно через монокль весьма странно: «Потребление мяса в пенсионном возрасте крайне нежелательно, так как это повышает содержание в крови холестерина».