Кирби вернулся в комнату и подошел к большой вазе с фруктами. При одном взгляде на нее тотчас вспомнилась Карла. Он выбрал одну грушу; она оказалась такой огромной и сочной, какой он прежде никогда не видывал. Чтобы справиться с ней, не испачкав себя и все вокруг, пришлось отправиться в ванную. Он ел грушу, наклонясь над круглой стальной раковиной. Очертания раковины снова напомнили ему о Карле. Впиваясь зубами в плод, он представлял соблазнительные очертания ее фигуры. Даже глядя на собственное отражение в зеркале, он видел перед собой Карлу. Наконец, он вытер полотенцем вспотевшее лицо и подошел к кондиционеру освежиться.

В недрах отеля, в лабиринте баров, кафе и ресторанов, Кирби, спустившись, отыскал гриль, где заказал себе бифштекс и кофе. Был уже пятый час. Усевшись за столик, он попытался собраться с мыслями и, вспомнив в подробностях все, что с ним произошло за последнее время, сделать окончательные выводы. В этом, он никогда не был силен. Мисс Фарнхэм с неизменным скептицизмом относилась к его логическим способностям. А вот дядюшка Омар, тот никогда не выказывал недовольства, если Кирби делал что-то вопреки логике.

Бетси Олден наговорила так много! Воспоминание о ней буквально вызвало у него головную боль. Как расценить то, что она ему поведала? Она могла оказаться истеричкой, страдающей расстройством воображения, а могла быть и абсолютно права. Или же истина лежит где-то между этими двумя крайностями.

Во-первых, думал Кирби, не настолько я замечателен, не настолько надежен, обаятелен и неотразим, чтобы доверять мне дела, с которыми самим трудно справиться. Во-вторых, эта странная спешка. Меня никогда так не торопили с ответом. Значит, они действительно чего-то хотят. На человека, которому просто предлагают работу, так сильно не наседают. Им что-то от меня нужно. Но у меня ничего нет, следовательно, нет и того, чего они хотят. Но они считают, что рано или поздно оно у меня появится. Что? То, что хорошо послужило дядюшке Омару. Настолько хорошо, что они все перевернули вверх дном. Они? А почему нет? Однако, если верить мистеру Винтермору, там ничего и не должно было быть.

Я сказал им, что у меня ничего нет. Но на меня продолжают наседать. Я был слишком пьян, чтобы врать; следовательно, они должны думать, что у меня есть нечто, о чем я сам не знаю — или, что я получу нечто, о чем не знаю. Письмо? Предположение не хуже любого другого. Или, может быть, как думает Бетси, личные бумаги?

Хорошо ли будет, если, питая подозрения, я все-таки соглашусь? Может, тогда, при ближайшем рассмотрении, появятся какие-нибудь улики? А Бетси? Должен ли я с ней делиться? Все зависит от того, насколько правдива она была. Во всяком случае, небольшое бесплатное путешествие ведь не погубит навсегда мою душу!

Неожиданно он сообразил, что может легко кое-что проверить косвенным путем. Если Карла и Джозеф действительно богаты так, как это кажется со стороны, если действительно принадлежат к высшим деловым кругам, то в газетах Майами должна содержаться информация об их присутствии на похоронах…

— Дорогой! — сказала Карла, проскальзывая в кабинку, где он обедал, и садясь напротив него. Наклонившись через стол и взяв его руку в свою, она продолжила: — Где ты так долго ходил? Я совсем заждалась тебя.

Она была в бело-голубом платье с глубоким вырезом и в легкомысленной шляпке. Он чувствовал жар ее рук сквозь ткань белых перчаток. Она смотрела на него так пристально и с таким страстным чувством, что он невольно повернулся посмотреть, нет ли кого-нибудь у него за спиной. Они сидели в дальнем углу бара, в закрытой кабинке, под лампой в оранжевом абажуре. Близость Карлы делала ее какой-то огромной; ее лицо в оранжевом свете лоснилось. Вздернутый нос, широкие щеки, слегка раскосые серовато-зеленые глаза, тяжелые волосы цвета старой слоновой кости, большой рот. Толстые губы, приоткрытые и влажные, открывали ряд мелких, ровных, белых зубов. Казалось, он сидит очень близко от огромного киноэкрана.

— Да так, всякие мелкие дела, — уклончиво сказал он.

Карла отпустила его руку, обиженно надув губы.

— Мне было так одиноко! Мне так тебя недоставало! Я даже забеспокоилась, не ввела ли тебя вдруг в заблуждение моя маленькая чудачка-племянница.

— О, нет.

— Вот и хорошо, дорогой. А то, случается, она начинает нести совершенно безумную чепуху. Я должна заранее тебя предупредить. Так неудобно рассказывать все это: ведь, в конце концов, она дочь одной из моих сводных сестер. Нам следовало более серьезно заняться девочкой, когда ее исключили из колледжа в Швейцарии. Но она была такой милой в свои пятнадцать лет. Мы сделали все, что могли, Кирби, но у нее что-то не в порядке, что-то не так с чувством реальности. Наверно, следовало сразу обратиться к психиатрам. Но мы не теряли надежды и до сих пор не теряем. Именно поэтому я и заставила ее теперь приехать сюда. О ней снова пошла дурная слава. Но боюсь, у нас опять ничего не выйдет. Она совершенно неуправляема.

— Дурная слава? Что это значит?

— Мы стараемся следить за ней, незаметно. Дорогой Кирби, я боюсь наскучить тебе своими семейными делами. Но она действительно психически неустойчива. Она вся в мире своих фантазий.

— Да?

— Она обвинила меня и Джозефа в таких ужасных вещах — я даже не предполагала, что ее бедная головка совершенно затуманена собственными выдумками.

— Какими выдумками?

— Она кажется сейчас очень возбужденной и может обратиться к тебе, Кирби. Она может попытаться сделать тебя героем одной из своих фантазий. И когда это случится, она, скорее всего, повиснет у тебя на шее.

— Повиснет у меня на шее?

— Это будет очередная маленькая драма, которые она постоянно себе придумывает и с успехом разыгрывает. Если это случиться, даже не знаю, что тебе посоветовать. Ты ведь кажешься таким порядочным, Кирби. А если ты откажешься ей подыгрывать, она, со временем найдет кого-нибудь другого. Она ведь довольно привлекательна. Может быть, лучше всего отнестись к ней с юмором? Ты будешь осторожен, не правда ли?

— Н-но…

— Большое спасибо, дорогой. Просто ублажай ее. Говори ей то, что она хочет услышать. Я постараюсь найти для нее другую работу. У меня хорошие друзья в телевизионном бизнесе. Ты ведь понимаешь, что для нее гораздо лучше жить на свободе, чем томиться запертой в какой-нибудь клинике?

— Да, конечно.

— Один врач предположил, что, делая в мой адрес эти ужасные, чудовищные обвинения, она таким образом избавляется от собственной вины, от чувства, которое неотступно ее преследует. Для нее я выдуманная фигура, живущая среди чудовищных заговоров. Джозеф и я иногда шутим по этому поводу, но это смех сквозь слезы. Ведь в действительности, мы самые обычные люди. Мы любим жить в роскоши, но мы можем себе это позволить даже несмотря на то, что нас всегда обманывают. Я так надеюсь, что тебе наконец удастся уладить все наши дела.

— Я еще не знаю…

— Они дали тебе отвратительную комнату, и я заставила их сменить ее на другую. Завтра мы с тобой отправимся за покупками. Я точно знаю, какого стиля тебе нужно придерживаться в одежде. И эта прическа, прости меня, никуда не годится. Словно ты изо всех сил стремишься остаться незамеченным. А у тебя бездна возможностей. Когда я приведу тебя в порядок, ты будешь шагать по миру так, словно он принадлежит тебе, и женщины станут поворачиваться и смотреть тебе вслед широко раскрытыми глазами, их маленькие ладошки вспотеют от восторга и они примутся плести интриги только ради того, чтобы увидеть тебя.

— Я бы не сказал, что именно это — предел моих мечтаний…

— Тебе понравится, поверь мне. Пошли дорогой. Джозеф уже ждет нас. Мы успеем немного выпить, а в семь тридцать подадут лимузин, и мы вместе поедем в один сказочный ресторан.

Часам к одиннадцати вечера Кирби Винтер уже чувствовал, что ему приходиться затрачивать массу