Мы на Востоке были не долго. Мороз в этот день подобрался к отметке «52». Пользуясь этим, ребята выбегали на снег без шапок и вели себя, как курортники, дождавшиеся наконец лета. А вот что бывает зимой, в июле и августе:

«Ртуть в термометре замерзает. Ртутный шарик становится шариком от подшипника. Но если положить на ладонь оживает. Правда, руку на морозе не высунешь из перчатки…»

«Одежду, конечно, шили сюда специальную. Одежда должна быть и легкой, и теплой, и ветром непродуваемой. Хуже всего с лицом. Делали шлемы с трубками вроде противогаза. Трубка идет под куртку, там батареями воздух греется. Ужасное неудобство. Лучше иметь мохнатую шапку до самых бровей, капюшон, плотный свитер…»

«Валерка Судаков умер вот на этой кровати. Во время работы наглотался мороза – опалил легкие. А тут как раз и полярная ночь. Самолет из Мирного не мог прилететь. Три дня – и все…»

«Я без градусника определял: мороз за семьдесят. Дышишь, а возле лица тихий шорох – дыхание замерзает».

«Металл при таком морозе становится хрупким. Серьгу у саней приваришь, дернешь трактором – опять отскочила. По трубе кувалдой ударишь – разлетается как стеклянная. Вот кабель, взгляните, чуть согнул – и сломался, а резина крошится, как чёрствая булка…»

«Я с горючим имею дело. Бензин превращается в белую кашу. Сунешь факел – он тухнет. А солярка, как патока, тянется…»

«Без ветра с морозом можно было бы ладить. А вот если мороз да с ветром… Тихон, ты помнишь под праздник гостинец из Мирного?.. На парашюте кинули нам поросенка зажаренного. До сих пор душа болит – не поймали! Понесло, понесло парашют. Антарктиде достался гостинец…»

«Где-то я прочитал: „Ко всему можно привыкнуть, к холоду – невозможно“. Это неправда. К холоду привыкаешь. Я врач и хорошо знаю: вызванная охлаждением боль – это сигнал организму: принимай меры! Постепенно сигналы становятся все слабее – организм перестроился. Под Москвой бывали дни, я страдал от мороза сильнее, чем тут. Или возьмите Европу. Мороз двадцать градусов – уже стихийное бедствие…»

«Если мороз за семьдесят – работать тяжко. Ходишь медленно, дышишь с опаской. Но работать надо: роем траншеи в снегу – пробиваем дорогу к приборам… Беспрерывно работает дизель. От него в домиках свет и тепло. Наготове запасной двигатель. Чуть первая „печка“ заглохнет, сразу вторую пускаем. Если, избави Бог, выйдут из строя все дизеля сразу – кранты всем».

«С морозом бы можно поладить. Высота! Вот что режет нашего брата „восточника“. Три с половиной тысячи метров. Воздух жиденький. Замечаете, кружится голова? Это кислородное голодание. У меня это голодание пуд весу сожрало. Вернусь – жена не узнает…»

«Выносливей человека никого нет. Вот случай был. Даем телеграмму в Мирный: „Привезите нам Волосана“ – пёс такой, может, видели? Привезли. Прыгнул из самолета, час побегал и лег. И не встает. День не встает, другой, неделю не поднимается, глаза уже с трудом открывает. Пришел самолет, отправили Волосана назад. В Мирном сразу ожил. И людей тоже приходится отправлять. А другие живут, ничего. Вот, поглядите, два хлопца: им бы гармошку да чтоб еще и подпел кто-нибудь, желательно женского пола…»

Все это я записал в беседе с людьми, зимовавшими на Востоке.

Одному профессия – только хлеб. Счастье и радости человек ищет за кругом своей работы. Но настоящее счастье – это когда свой хлеб человек добывает любимым делом, когда профессия становится судьбой человека. Когда я думаю об этом, то вспоминаю Андрея Капицу.

Сегодня из Мирного говорил с Андреем по радио. Через пять-шесть дней начнется поход. С Востока тракторный поезд пойдет по местам, где человек никогда не бывал. На карте это огромное, чуть ли не со всю Европу пространство, нехоженое, неизученное. Географы так и зовут это место: «Район белых пятен». Можно предположить тут горы, можно предположить низменности – ничей глаз не видел этой земли. И вот теперь пятнадцать человек на тракторах «Харьковчанка» готовятся выйти в этот район. Расстояние до него – четыре с лишним тысячи километров. Это, конечно, самый тяжелый из всех походов, какие предпримут люди в наступающем году. Андрей пойдет на поезде капитаном. Последние три недели я не мог поймать его, чтобы как следует поговорить, – он готовился к переходу. Теперь разговор по радио.

– Значит, выходите?

– Выходим. Тебе в чемодан я положил письмо для жены и гостинец девчонкам. Скажи, что у нас все в порядке.

Андрею тридцать три года. Большой рост. Большой лоб. Глаза черные, быстрые. Говорит тоже быстро. Кандидат географических наук. Имеет труды. Руки в мозолях и ссадинах – умеет многое делать руками, два года назад поставил дом в Подмосковье. Увлечение – спорт. Студентом бегал сто метров со временем, близким к московским рекордам. Плавает под водой. Первым из наших аквалангистов ходил по дну Тихого океана близ острова Сахалин. Подтрунивает над отцом-академиком, который для развлечения чинит часы. Сам тоже имеет слабость: во всех походах возит с собой книги Ильфа и Петрова, «полного Пушкина» и «полного Шекспира» на английском. На книгах собраны автографы многих антарктических станций. Книги эти побывали на Полюсе недоступности, на Востоке, в Мак-Мёрдо, на Южном полюсе.

На этот раз Андрей добирался в Антарктиду на самолете. Всю дорогу много работал. В самолете помогал объясняться с радистами чужих аэродромов. На остановках был переводчиком во всех беседах и на пресс- конференциях. Это его четвертое путешествие в Антарктиду. Первое было в самую первую экспедицию. Ему исполнилось тогда двадцать четыре. После Московского университета изучал образование гор и русл рек. Готовилась экспедиция – его спросили: «Поедешь?» Он думал одну секунду: «Поеду!»

Сейчас с улыбкой вспоминает первую экспедицию: «Никто толком не знал, что это за земля Антарктида. Считалось: нужны там очень разносторонние люди. Срочно пришлось освоить профессии водителя, радиста, переводчика, кинооператора, взрывника. На пяти грузовиках поехали за взрывчаткой. Склад находился в бывшем лесном монастыре под Владимиром. Остановились около речки. „Почему нет моста?“ – „А тут недавно почему-то машина разорвалась. В щепки…“ Переглянулись. Пошли в объезд к другому мосту.

Была и смешная история. Для Антарктиды сделали образцы специальной одежды. Дали попробовать – удобна ли? Я как раз ехал проверить прибор в термокамере. Решил – заодно проверю, хорошо ли греет костюм. Залез. Температуру попросил поставить морозную, градусов в шестьдесят… Выдержал. Но вылез – зуб на зуб не попадает. Шум поднял: «Что за одежда такая!» Модельеры всплеснули руками: «Это ж не настоящая, это только макет…»»

Так было при первых сборах. Теперь – в четвертый раз Антарктида.

«Меня спрашивают, почему я снова и снова возвращаюсь в Антарктиду? Прежде всего потому, что мне там нравится. Я люблю эти бесконечные пространства, покрытые застругами снега, высокие пики, величественные ледники.

Я люблю слушать грохот тракторных гусениц, гул вертолетов, крики и возгласы людей, возящихся с оборудованием и транспортными машинами. Люблю и завывание ездовых лаек, которые еще нужны для спасательных партий.

Я люблю это все как символ торжества жизни над безжизненной страной. Люблю хриплые крики поморников, люблю потешных пингвинов, тюленей, сопящих у своих отдушин, круглые спины китов. Больше всего, пожалуй, я люблю сознание вызова, брошенного природе, потому что Антарктида требует суровой игры».

Так сказал знаменитый полярник старшего поколения – американский адмирал Бэрд. Андрей нашел бы, наверно, другие слова для ответа. Но смысл их, пожалуй, был бы таким же.