— Ее мать тоже умерла? — спросила Дженет.

— Нет, она жива. — Изабель решительно покачала головой. — Очень даже жива, но все равно ее как будто нет на свете. Она нездорова и поэтому — ну, тут есть еще и другие семейные обстоятельства — она жила вдалеке от своих детей со времени их младенчества. Марии года не исполнилось, когда мать оторвали от нее. Зачем я говорю об этом? Сейчас не время рассказывать грустные истории.

— Мне очень жаль, — ответила Дженет. — Наверно, это было очень печально для Марии… и для вашей сестры.

— Не будем говорить о ранах моей сестры, ей этим не поможешь, дитя. Лучше подумаем о ваших, пока их еще можно залечить. — Изабель направилась к столу у небольшого открытого окна. Дженет следовала за ней. Свежий, бодрящий ветер проникал в окно.

Сев на стул, Изабель подала знак девушке опуститься на соседний.

— Ну, дитя, скажите мне, что вас так взволновало в это утро. Я наблюдаю за вами с той минуты, как вы вошли сюда. Внешне вы стараетесь не выдать себя, но я-то вижу. Вас что-то угнетает. Что?

Дженет подняла на Изабель глаза. Она знает старую даму всего несколько дней, но в ней, в ее уверенности в себе, в манере держаться есть что-то особенное, вызывающее доверие и желание открыть ей свою боль.

У Дженет действительно никого не было. Ей не к кому было обратиться за помощью.

Они с Дэвидом любили друг друга, и тем более девушка нуждалась в совете и наставлении. Совете того, кто не таил против нее зла, кто был разумен и обладал чувством здравого смысла.

— Я догадываюсь. Это связано с мужчиной. Вы считаете, что неправильно поступили или собираетесь поступить так, что ваш отец сочтет это ошибкой. — Изабель помолчала. — Ну как, я права?

Дженет кивнула, пробормотав:

— Да. Понимаете, я влюблена. Но мой отец… мой отец… никогда…

— Давайте об отце пока не будем. Расскажите мне сначала о своей любви. Вы думаете, что влюблены, или…

— Я уверена в этом. Я думаю только о нем. Остальное неважно. Но… то, что мы испытываем друг к другу, я боюсь…

— Вы боитесь, что это всего лишь вопрос времени. А потом вы можете преступить дозволенное. Так?

Дженет молчала. Она уже готова была отдаться ему в ту ночь, но он сам остановил ее. Дэвид сказал, что этого делать нельзя. До тех пор, пока она не избавится от чувства вины и не будет опасаться последствий.

— Он вас тоже любит? — мягко спросила Изабель.

— О да! И гораздо больше, чем я того заслуживаю. — Она нервно теребила руками складки платья. — Он хороший, честный. Он достиг всего, что имеет, своим умом и талантом, а не титулом или наследством.

— Значит, он может содержать вас. Но он на вас женится? Обеспечит вам дом и, что еще важнее, счастье, которым этот дом можно заполнить?

Она кивнула сквозь слезы.

— Да, конечно, и даже больше.

Изабель положила руку на плечо девушки.

— Тогда что же вас беспокоит?

Дженет утерла слезы тыльной стороной руки. В ее голове кто-то вдруг зажег огонек, ей стало легче. Жизнь при дворе, среди знатного окружения ее отца, не привлекала Дженет. Она никогда не домогалась — да и не хотела — всего этого блеска, главенствующего в ее семье. Может, Дэвид и не имеет возможности обеспечить ей всю эту роскошь, но все равно. Она никогда к этому не стремилась.

Но есть нечто, что значит для нее очень много.

— Благословение отца, — уверенно сказала Дженет. Ее взор был прям, голос спокоен. — Я хочу получить его благословение.

Сначала Изабель подумала, что ей нечем утешить молодую женщину. Она уже вырвала из родной почвы свою племянницу и лично уничтожила для нее возможность продолжать респектабельную жизнь при дворе императора. Но, вспомнив, какой радостной и счастливой выпорхнула сегодня утром Мария из каюты, Изабель поняла, что ее усилия того стоили. Мария никогда не была столь красивой и столь свободной, как сегодня.

— О, прости меня, Дева Мария, — взмолилась Изабель. Этой молодой женщине тоже нужно счастье. Она сделает все, чтобы Дженет получила это благословение.

«Черт бы побрал эти благородные намерения», — думал Джон.

«Нет, — возражал он сам себе, продолжая мысленный диалог. — Ты не можешь взять ее — ты дал слово. Хотя почему ее тетка лезет не в свое дело? И все-таки, — напоминал себе Джон, — ты дал слово. Изабель-то свои обязательства сдержала, организовав этот ужин. И он бы не стоял тут, глядя на Марию, если бы Изабель ему не доверилась».

— Может быть, вы меня введете в курс дела? — с лукавой улыбкой спросила Мария. Она сидела на стуле, выпрямившись, не спуская глаз с красивого командующего, вышагивающего по каюте взад и вперед. По его смятенному лицу было видно, что он никак не может принять решения. — Может быть, я могу помочь?

Джон прекратил свое бессмысленное хождение по каюте и остановился, прислонившись к оконной раме. Ее волосы стянуты в тугой узел. Господи, какое у нее нежное горло. Как ему хочется поцеловать ее, поцеловать ее губы. Один взгляд на нее — и у Джона кровь снова застучала в висках. Будет трудно, очень трудно.

Когда они ушли с верхней палубы, у Джона Макферсона не было никаких сомнений в своих намерениях: немедленно в постель. Мария разделяла его желание, он знал это. Она сказала ему, что провела ночь в мечтах о нем, и его чресла снова пылали.

Но пока они дошли до каюты, их раз пятьдесят — да нет, сто — останавливали: офицеры, дамы и господа, даже пьяный лекарь — каждый требовал его внимания, приставал с бесконечными вопросами. Наконец он отделался от всех.

И теперь Джон Макферсон благодарил за это бога. Если бы не непредвиденные остановки, его слово тете Марии осталось бы пустым обещанием. Он стоял в раздумье со скрещенными на широкой груди руками.

Марии интересно было понаблюдать за Джоном Макферсоном, хозяином корабля. Она знала, он рвется в каюту так же, как и она, но то, как он общался со своим экипажем и со всей этой знатью, буквально очаровало ее. Она увидела мужской мир, суровый и немногословный, всякие там расшаркивания и манеры почти ничего в нем не значили.

Джон Макферсон управлял своим кораблем твердой рукой и с искусством человека, прекрасно разбирающегося в своем деле. Он был так сведущ во всем, что касалось флота и моря. Она видела глаза тех, кто получал ответы на свои вопросы. В них — выражение полного доверия к нему, абсолютной веры в непогрешимость его решений. Она чувствовала исходящую от него силу и властность. Было понятно, почему люди шли за ним в огонь и воду.

В жизни на море ощущалось нечто такое, что придавало людям чувство независимости. «Может быть, это потому, — думала она, слушая его распоряжения, — что от каждого здесь зависят вопросы жизни и смерти, безопасности и угрозы. Если ты хороший моряк, то у тебя есть основания быть гордым и уверенным в себе. И считать, что тебе везет». Следуя за ним по судну, Мария тоже почувствовала себя сильной, независимой и счастливой. Она знала, что живет сегодняшним днем, и ее переполняло восхитительное ощущение свободы.

Но вот они остались одни, сердце ее судорожно колотилось в горле. Она постаралась защититься чувством юмора, но не помогало. Мария видела страсть в его взоре, ее грудь теснило предвкушение. От ожидания того, что должно произойти, от напряжения, от сжигающего ее желания у нее кружилась голова.

Мария взглянула на карту, лежащую на столе. Ей стало ясно, что за последние двенадцать часов