Браун кивнул.

— И то письмо все еще у тебя? — спросил он…

Это письмо было напечатано на той же машинке. На которой были напечатаны письма, найденные в сейфе Артура Шумахера; шрифт, безусловно, идентичный. Как и остальные семнадцать писем, оно начиналось точно так же:

День недели… Пятница.

Потом месяц… Июнь.

И число — цифрами: 30.

А 30 июня в прошлом году была пятница. Звонок в газетный архив подтвердил, что действительно тогда шел дождь. Правда, ни на одном из писем, включая найденное в гараже Бетси, в пустой пыльной обувной коробке в Вермонте, не был проставлен год. Но все даты совпадали с прошлогодними! Теперь не оставалось никакого сомнения, когда они были написаны.

Да, но если бы вообще кто-нибудь…

Тогда все данные….

И все-таки…

О, если бы кто-нибудь из мастеров сыска в 87-м участке сразу взял на себя труд сверить даты на письмах с календарем! Причем именно тогда, когда были найдены эти письма. Тогда сразу бы установили, что даты ни на одном из них не соответствовали дням недели нынешнего года.

Правда, было нетрудно это установить…

Нет и нет! Они обязаны были проверить.

— Мы должны были свериться, — сказал Браун.

— Никто не без греха, — заметил Карелла.

И это было верно.

Тем не менее, если Артур Шумахер познакомился с Сьюзен Брауэр после января этого года, она никак не могла написать эти письма в июне или июле прошлого года.

Это элементарно.

Но в таком случае кто же их все-таки написал?

Ни одно не было подписано. Каждое начиналось со слова «Привет!» и заканчивалось сокращением от слов «гуд бай» — коротеньким «Бай!». И содержание было одинаковое, и стиль, если это можно так назвать. Тот, кто писал хотя бы одно из них, написал и все остальные.

— Как ты думаешь, что она здесь имеет в виду? — спросил Браун.

— Где? — откликнулся Карелла.

— Тут, насчет игрушки.

— Не знаю.

Браун посмотрел на него.

— А что? — спросил Карелла.

— Тоже не знаю. Но что-то это, кажется, напоминает.

— Ты говоришь об игрушке?

— Может, это не игрушка.

— Тогда…

— Просто — что-то, — сказал Браун.

— Заскочи — и я подарю тебе новую игрушку, — подзадорил Брауна Карелла.

Они взглянули друг на друга.

— Может, какая-нибудь, э-э, сексуальная игрушка? — предположил Карелла.

— Возможно, но…

— А может, она имела в виду любовь втроем.

— Вот как…

— Да, да. Новая игра. Знаешь?

— Хм…

— Еще одна девка. Втроем. Заскочи, получишь новую забаву.

— Ага, — хмыкнул Браун. — Но это тебе ничего не напоминает?

— Нет. Ты говоришь об игрушке?

— О новой, понимаешь? Новой игрушке. Разве что-нибудь… Где-нибудь было что-нибудь о новых игрушках?

— Вроде нет. Я…

— Ну, что-то о приобретении новой игрушки…

— Нет… Я…

— Или о покупке новой игрушки… Или о поступлении новой игрушки…

— О Боже! — воскликнул Карелла. — Пес!

С течением времени эта закусочная сменила много названий, а теперешний владелец окрестил ее «Вива Нельсон Мандела» сразу же после триумфального визита в этот город южно-африканского лидера. В тот вторничный вечер в забегаловке было полно народу. Бент поедал бифштекс по-деревенски с пюре, зеленым горошком и густо намасленными гренками, а Уэйд разделывался с жареным цыпленком, подкрепляя пиршество тоже обильно намазанным маслом хлебом. Вообще-то они пришли сюда не за тем, чтобы поесть, но каждый местный полицейский хорошо усвоил, что всегда следует перехватить кусок-другой, как только выдастся такая возможность. Кто его знает, из-за каких гадостей можно остаться голодным.

Пришли они сюда, чтобы перемолвиться парой слов с шестнадцатилетней белой девицей по имени Долли Симмс.

— Есть у старухи Долли расовые предрассудки, как ты думаешь? — спросил Уэйд.