— И сколько стоит копия?
— Двадцать баксов. За получасовую ленту это нормально.
— Да, пожалуй.
— За профессионально сделанную ленту — попрошу заметить.
— Что, кто-то остался недоволен?
— Я. Я рассчитывал продать пятьсот копий.
— Вы сделали только пятьдесят копий, но рассчитывали…
— Я делаю копии по мере поступления заказов. Я, может, и дурак, но не настолько же! Я потратил на эту ленту четыре тысячи долларов — по тысяче каждой девушке, которая там снималась. Плюс стоимость чистых кассет, затраченное время и стоимость виниловых коробок. Я сам печатал фотографии на обложку. Если сложить все расходы, это, наверное, будет пять тысяч. Я рассчитывал, что если я продам пятьсот копий, то получу стопроцентную прибыль. Многие получают в десять раз больше.
— Кому вы продали копии?
— Понятия не имею. Я просто поместил объявления в некоторых журналах. А, черт, я еще забыл приплюсовать стоимость этих чертовых объявлений. Пожалуй, я потратил тысяч шесть, если не семь.
— Все эти копии разошлись в здешних местах?
— Нет, не думаю.
— Так да или нет?
— Мне нужно свериться с записями. Я совершенно уверен, что большинство заказов поступало из всяких глухих штатов. Вы просто не поверите, сколько дурных наклонностей таится в американской глубинке.
— Хотите отчасти возместить ваши расходы? — спросил Гутри.
— Каким образом?
— Продайте мне оригинал за себестоимость.
— Ну уж нет.
— А за сколько?
— Семь штук.
— И почему мне все вспоминается эта шестнадцатилетняя девочка?
— На этой кассете нет никаких шестнадцатилетних девочек.
— А как насчет Канди Лэйн?
— Семь тысяч — вполне разумная цена.
— А по-моему, пять — куда разумнее.
— Пусть будет шесть.
— Заметано.
— Наличными.
— Забудьте.
— А что, ей и вправду всего шестнадцать? — поинтересовался Фарлей.
— Я не знал, какую сумму я могу предложить, — сказал мне Гутри, — и не хотел прерывать разговор, чтобы посоветоваться с вами.
Я подумал, что бы он стал делать, если бы это были его собственные деньги.
— Все в порядке, — сказал я. — Я вас попросил добыть оригинал кассеты, и вы его добыли.
Тогда я еще не знал, что с кассеты было сделано пятьдесят копий.
А вот теперь узнал.
— Ну… — протянул Гутри и пожал плечами.
Шесть тысяч долларов. И еще пятьдесят копий гуляют по стране.
— Он их сплавлял по двадцать баксов за штуку, — сообщил Гутри.
— Лучше бы он сперва поговорил с нами, — не выдержал я.
— Что?
— Тогда он мог бы продать нам всю партию, и еще Бруклинский мост впридачу.
— Мне показалось, что шесть тысяч — вполне приемлемая цена, — обиженно сказал Гутри. — Если бы эта пленка попала в суд, мисс Камминс пришлось бы туго.
— А что, если в суд попадет копия?
— Это маловероятно.
— Но возможно.
— Вовсе нет. В суде можно предъявить что угодно. Вопрос — стоит ли. Особенно если учесть, что в Калузе была только одна копия.
— Что вы сказали?
— Я сказал, что в Калузе была только одна копия.
— Откуда вы это знаете?
— Я взял у Фарлея список.
— Список чего?
— Список людей, заказавших эту кассету. Заявки со всей страны, даже несколько штук от женщин. Из Калузы был только один покупатель.
— Можно посмотреть список?
— Да, конечно, — Гутри вытащил из внутреннего кармана пиджака несколько сколотых вместе листков бумаги и протянул их мне. — Я там подчеркнул того, который вам нужен.
Я просмотрел первую страницу. Около двадцати напечатанных на машинке фамилий и адресов. Ни одно имя не подчеркнуто.
— Это на третьей странице, — пояснил Гутри.
Я открыл третью страницу.
— Там сверху, — сказал Гутри.
Фамилия была подчеркнута желтым фломастером.
— Какой-то испанец, — сказал Гутри.
Роберт Эрнесто Диас.
«Вечерняя песня-II» был одним из старых малоэтажных кондоминиумов, построенных на рифе Сабал лет двадцать назад, когда еще действовали разнообразные ограничения, и строители еще не начали рваться к небу. Крытое гонтом двухэтажное здание располагалось в зеленой зоне и было окружено каналами и рукотворной бухтой. Оно вызвало у меня ощущение спокойствия и безмятежности, чем-то напоминая старинный монастырь. У причалов покачивались яхты. Бриз оставлял легкую рябь на воде. Вдоль дорожки, ведущей к секции 21, прогуливалась белая цапля.
Когда я подошел поближе, она улетела. Прежде, чем идти сюда, я позвонил Бобби Диасу, так что он меня ждал.
Он сразу же сказал мне, что у него назначена встреча, и что он надеется, что наш разговор не затянется надолго. Судя по его виду, Диас действительно спешил: половина лица у него была покрыта мыльной пеной, а вся одежда состояла из полотенца, обернутого вокруг бедер. Он провел меня в гостиную, предложил выпить и сказал, что он сейчас вернется.
Окно гостиной выходило на здешний плавательный бассейн. Девушки в бикини сидели в шезлонгах или плескались в воде. Пожилой мужчина в красных боксерских трусах сидел на краю бассейна, болтал ногами в воде и наблюдал за девушками. Я тоже принялся наблюдать за ними. Диас вернулся через десять минут, на ходу застегивая бежевую спортивную рубашку и заправляя ее в коричневые брюки. Он побрился и подравнял свои черные усы. Длинные черные волосы Диаса, все еще влажные после душа, были зачесаны назад. Он смотрел на меня с подозрением, но при этом приветливо улыбался.
— Вы так и не пили ничего? — спросил он. — Может, вам чего-нибудь налить?
— Да нет, не стоит тратить время, — отказался я. — Вы же торопитесь.
— Для выпивки время найдется всегда, — отмахнулся Диас.
— А вы сами будете пить?
— Конечно. Так что вам налить?
