— Видели ли вы какие-либо эскизы, представленные Лэйни?
— Ну, я видел эскизы, но я не знаю, кто их сделал, Лэйни или кто-то другой.
— Когда вы впервые увидели эти эскизы?
— Перед тем, как мы сделали пробный экземпляр.
— Когда точно это произошло?
— Когда я увидел эскизы? Или когда мы сделали пробный экземпляр?
— Эскизы.
— Не помню.
— А когда вы сделали медвежонка?
— Пробный экземпляр?
— Да.
— Где-то в мае.
— В мае этого года?
— Да. Мы его сделали к пятнадцатому числу.
Я вспомнил слова Лэйни о том, что она придумала своего медвежонка в апреле.
— Лэйни Камминс уволилась из фирмы «Тойлэнд» в январе, так?
— Кажется, да.
— Она обсуждала это с вами?
— Что? Уход из фирмы?
— Да.
— Я не помню.
— Но ведь вы — главный дизайнер фирмы, разве не так?
— Да, верно.
— И она работала в вашем отделе…
— Да.
— Так как же она могла не сообщить вам о своем уходе?
— А, ну да. Конечно, она сообщила. Я думал, вы хотите спросить, не говорила ли она со мной о причинах ухода или там о том, что она собирается делать дальше…
— Ну и как?
— Я уже сказал — я не помню.
— Виделись ли вы с ней после ее ухода? После того, как она уволилась из фирмы?
Диас заколебался.
— Вы с ней виделись? — уже настойчивее переспросил я.
— Не помню, — сказал он.
По-испански это звучало бы «No me acuerdo».
Что, согласно исследованиям одной юмористической передачи, в большинстве испанских диалектов означает «Нет».
Ясно?
Si.
По мнению Гутри, так называемая женская свобода была самым крупным мошенничеством за всю историю человечества — разумеется, по отношению к женщинам. Сперва мы — под «мы» в данном случае понимается сам Гутри и все прочие мужчины Америки — убедили женщин, что они вполне заслуживают того, чтобы пользоваться такой же степенью сексуальной свободы, что и мужчины. Феминистки тут же клюнули на эту удочку. Почему это мужчина всегда решает, когда уместно заниматься сексом, а когда нет? Почему женщина не может выступать инициатором сближения, если ей того хочется?
Почему женщина не может требовать секса, и вообще, быть равной с мужчиной во всех вопросах, касающихся секса?
Мужчины, подобные Гутри, искренне одобряли такой подход.
Мужчины, подобные Гутри, соглашались, что это просто нечестно, что женщин во все эпохи использовали и/или оскорбляли в сексуальном плане и никогда не позволяли ничего решать самим. Мужчины, подобные Гутри, соглашались, что это отвратительно. Они искренне сожалели о сложившемся положении вещей и желали сделать все, что в их силах, чтобы женщины смогли наслаждаться равными с мужчинами сексуальными правами. Это означало, что женщина может первой идти на сближение и выступать активной стороной в половом акте, и все это безо всякого для себя позора, унижения или порицания. Женщинам казалось, что это великолепно.
Наконец-то они получили свободу! Мужчинам тоже казалось, что это великолепно: теперь они могли трахаться гораздо чаще, и с гораздо меньшими проблемами.
А если теперь не было ничего плохого в том, чтобы лечь в постель с мужчиной, когда того, так сказать, душа пожелает, то почему бы не сделать следующий шаг и не жить вместе с мужчиной, устраивающим тебя и в духовном, и в сексуальном плане? Действительно, почему бы и нет?
Мужчины поддержали этот новый подход. Если в средневековье мужчина не мог, так сказать, забраться женщине в трусики до обручения, а иногда и после него, теперь мужчина и женщина получили возможность устроить своего рода испытательный период, который, если они друг другу подойдут, может закончиться свадьбой. Но теперь, когда женщины добились свободы, у них отпала всякая нужда даже думать о такой старомодной, стесняющей форме взаимоотношений, как брак. Зачем, когда можно просто снять квартиру на двоих и жить там вместе, деля поровну расходы? Да здравствует свобода! И равенство тоже.
Гутри всей душой поддерживал освобождение женщин.
Еще он всецело одобрял тот факт, что женщины почувствовали себя настолько уверенно и раскованно, что стали выходить на улицу чуть ли не голыми или в таких нарядах, которые мало чем отличались от нижнего белья. Возьмите какой-нибудь журнал мод — тот же «Вог», «Эллу» или «Магазин Харпера», и вы сразу увидите там фотографии женщин, которых можно назвать одетыми лишь с натяжкой. А ведь еще несколько лет назад за такие фотографии могли арестовать даже издателя «Пентхауза». Но теперь это всего лишь свидетельство нового общественного положения женщин и их свободы. Слава тебе, Господи!
Менеджером яхт-клуба на Силвер-Крик оказалась рыжеволосая женщина по имени Холли Ханникьют — Гутри нашел это имя очень милым. В те времена, когда Гутри только начинал свою карьеру в Городе Большого Яблока,[5] костюм мисс Ханникьют сочли бы весьма неприличным. Она была одета в жакет и короткую обтягивающую юбку. Никаких чулков, голые загорелые ноги. Когда мисс Ханникьют разводила их чуть пошире, взору заинтересованного зрителя открывался вид на Майами в солнечный денек. Под жакетом у мисс Ханникьют не было ничего, кроме ее самой, и потому когда она наклонялась над столом, в вырезе возникал вид на гору Святой Елены, что высится над Вашингтоном и отлично видна даже в дождливый день. Гутри Лэмб почувствовал себя так, словно вернулся во времена своей молодости и бульварных порнографических журнальчиков.
Холли Ханникьют была слишком молода, чтобы помнить те времена. На вид ей было года двадцать два — двадцать три, и она работала менеджером пижонского яхт-клуба, расположенного в самом престижном районе Калузы, между округом Манакуа и рифом Фэтбек. Сам Гутри жил в многоквартирном доме неподалеку от Нового города — самого скверного района. Гутри стало крайне интересно, а не согласится ли Холли Ханникьют — О Боже, вот это имя! — как-нибудь при случае заглянуть в его уютную комнатку на Пальм-Корт — название сохранилось еще с тех незапамятных времен, когда перед домом действительно росли четыре стройные пальмы. Он бы мог показать посвященные ему газетные статьи, или еще что-нибудь. Его лицензию частного детектива, к примеру. На некоторых это производит большое впечатление. Тем временем Гутри, размышляя о своем, не забывал расспрашивать мисс Ханникьют, не поступало ли в прошлый вторник жалобы на погасший фонарь, каковой должен был висеть на одной из колонн при въезде в клуб.
— Нет, полагаю, ничего такого не было.
— Значит, там всю ночь горел свет?
— Думаю, да.