находившие как именную пометку на грязной рубашке, так и признаки яда в кофейной чашке. Не один год мы работали бок о бок, и я предполагал, что могу попросить его о любезности. Я ошибался.

Когда меня соединили с ним, он сказал:

– Только что звонил Купера. Это с ним я разговаривал.

– Прекрасно, – заявил я.

– Гм, – буркнул Майк. – Он вычислил, что ты обратишься ко мне.

– Значит, ты мне откажешь.

– Извини. – Казалось, он искренне сожалел.

– Похоже, в том отчете и впрямь что-то очень важное.

– Я не видел, – сказал Майк. – Отчет готовил Раен.

– Неужто Раен захочет мне рассказать о результатах?

– Весьма сомнительно. Раен отнюдь не болтлив.

– Я так и думал.

– Бен, ну почему ты не бросишь это дело? – мягко поинтересовался Майк. – Когда ты добывал драгоценности немки, было дело совсем иного рода. А здесь идет речь об убийстве.

– Меня не остановить, – сказал я. – Я твердо решил, что буду продолжать до конца.

– Ты знаешь историю про адвоката, к которому обратился заклинатель, изгоняющий бесов, – экзорцист? – хихикая, спросил Майк.

– Рассказывай, – велел я.

– Итак, приходит этот экзорцист к адвокату с жалобой, что по поручению человека, в которого вселился бес, проделал некую работу. То есть изгнал беса.

– Ну и что?

– Так вот. Тот человек, из которого был изгнан бес, отказался оплатить услуги экзорциста. И изгоняющий бесов требует удовлетворения. Тогда адвокат звонит тому человеку, объявляет, что он представляет интересы экзорциста, и если тот человек не заплатит экзорцисту по счету, то он (адвокат) приложит усилия, чтобы бес вернулся в него. – Майк расхохотался. Я улыбнулся.

– Майк, – сказал я, – ты нашел отпечатки на ломике или на подвеске?

– Бен, с тобой всегда приятно поговорить. Позвони мне как-нибудь. Может, пообедаем.

Он повесил трубку. В кухне горланил ворон. Я набрал номер Гаравелли.

– Гаравелли, ремонт телевизоров, – сказал он.

– Генри, это Бен. Ты сегодня свободен?

– Какая задача?

– Ищу даму по имени Натали Флетчер, тридцать три года, пять футов шесть дюймов, худая, длинные черные волосы, возможно, одета под Клеопатру.

– Под Клеопатру?

– Да, Генри. Предположительно должна появиться у дома номер 12 по Девяносто шестой улице, ближе к авеню Ферли. По моим расчетам, она придет в два часа к некоей Сьюзан Хауэл, квартира 12С. Видимо, она будет за рулем синего микроавтобуса «Бьюик» 1971 года. Проследи за ней и позвони мне.

– Вас понял. – И он повесил трубку.

Я прошел на кухню и велел ворону заткнуться. Он не послушался. Он горланил все время, пока я жарил яичницу с беконом и тосты, варил кофе. Он продолжал клохтать, пока я ел. Я сложил тарелки в мойку и злобно глянул на птицу. Затем я принял душ, побрился и оделся для поездки в сторону окраины – в Хаммерлок. Я был почти в дверях, когда вошла Лизетт. Было без пяти минут три, а обычно она приходила к одиннадцати утра. Сегодня Лизетт страдала от похмелья: ее друг профессор Рене Пьер, объяснила она, вчера притащил ящик великолепного бордо, и они осушили три бутылки.

Я порекомендовал ей выпить сырое яйцо.

В нашем городе около восьми миллионов человек. Девять процентов – более семисот тысяч – черные. Из них почти полмиллиона живут в настоящем гетто, известном под названием Хаммерлок. Жители трущоб обыкновенно дают шутливые названия районам, где они вынуждены обитать вместе с крысами (так, например, в Сан-Хуане район трущоб называется La Perla, жемчужина). Поэтому может показаться, что «хаммерлок», спортивный термин, обозначающий захват в борьбе, прилепился к здешним местам только после того, как они превратились в трущобы. То есть будто бы имеется в виду железная хватка нищеты на горле обитателя трущоб Хаммерлок.

Но тут вы ошибаетесь.

Давным-давно, задолго до того, как мой дед, голландец, приплыл к этим берегам, район – известный ныне как Хаммерлок – был изрезан каналами, прорытыми еще первопоселенцами. Бухта и река тогда, как и теперь, были судоходны, и по ним осуществлялись оживленные морские и речные перевозки. Сеть каналов облегчала передвижение грузов на внутренние водные пути. В ту эпоху Хаммерлок был областью ферм и лесов, но на его грязных трактах не могли разъехаться два экипажа. Каналы были быстрее и безопаснее: на больших дорогах свирепствовали разбойники, но они редко решались напасть на баржу. Такое преступление приравнивалось к пиратству и каралось виселицей. В любом случае на каналах всегда возводились шлюзы. Эти шлюзы получали голландские названия по именам смотрителей, которые бегали открывать ворота при приближении барж. Итак, сеть каналов включала Buersken's Sluis[8], то есть шлюз некоего Бурскена, или Бурскенс-шлюз, Годкопс-шлюз, Фавейс-шлюз, Вейдингерс-шлюз, Хеммерс-шлюз. Когда построили хорошие дороги, каналы зарыли (некоторые зарывали специально для того, чтобы поверх пустить дорожное полотно). А как исчезли шлюзы, забылись и их названия, пропали также дощатые домики смотрителей, которыми изобиловал пейзаж. Но смотритель Хеммер выстроил себе дом из крупных валунов, собранных на поле за своим бывшим шлюзом, и дом этот сохранился на многие годы после того, как канал засыпали. Дом был известен под названием «Хеммерс-шлюз». Позднее, когда в населении города стали преобладать англичане, название это было изменено на «Хаммерслок»[9]. В дальнейшем название было преобразовано в более короткую форму – Хаммерлок. Затем дом был сожжен во время войны Севера и Юга.

Я доехал до окраины примерно без десяти три, нашел гараж на углу Сто четвертой улицы и Либерти и оставил машину Марии там. Последний адрес Чарльза С. Каррадерса, в соответствии с донесением наблюдающего за ним полицейского, улица Маккензи, 8212, четыре квартала на запад от Либерти, неподалеку от угла со Сто шестой. Погода стояла мягкая, солнечная, и обитатели Хаммерлока прогуливались, видимо, радуясь хорошему дню в преддверии зимы, когда придется сидеть в плохо отапливаемых квартирах. Не случайно из всего города больше всего пожаров случалось в Хаммерлоке. А большая часть этих пожаров приходилась на зимнее время, когда жильцы зажигали дешевые и неисправные керосинки, чтобы восполнить то тепло, которое не давали радиаторы.

Люди смотрели на меня подозрительно – отчасти потому, что я был белым в исключительно черном районе, но в большей степени потому, что угадывали во мне полицейского. Для них не имело значения, что я отставник. Полицейский – всегда полицейский, у такого и запах и глаза «полицейские». Здешние люди обычно узнавали во мне стража порядка и догадывались, зачем я явился – я нес беду кому-то из них. Но сейчас они ошибались. Я пришел разыскать белую женщину, которая, возможно, знала, почему белый человек похитил из морга труп, предварительно убив работника этого учреждения. Но все равно в чем-то они были правы. Полиция – это полиция.

Я знаю очень много полицейских, особенно детективов, которые слишком быстро готовы прийти к заключению, что кто-то виновен в чем-то всего лишь потому, что похож на «нехорошего» человека. В девяти случаях из десяти это означает, что он просто черный – разумеется, подозреваемый ничего с этим поделать не может. Я знаю одного белого детектива весом двести фунтов, который избил черного почтового служащего весом сто десять фунтов, возвращавшегося домой с работы в два часа ночи, – потому что тот был похож на «нехорошего» человека. Позднее он обвинил последнего в сопротивлении аресту. Я знаю еще одного белого детектива, даже двоих, они напарники. Расследуя дело о наркотиках, они вломились в