смерть».
«Последние часы, сколько ненужных мыслей несёте вы мне! Я бы хотела, чтобы вы дали мне угадать потустороннее бытие моей жизни. Я хочу, чтобы вы мне сказали, где моё место во вселенной, после того как сердце перестанет биться, и очи мои угаснут. О, сколь слабы вы для моих надежд! Несёте меня назад, к прошлому. Ну, хорошо, я вам принадлежу».
«Рожен, Рожен![12] Ты один все ведаешь. Храни нашу тайну, родимый».
«Момчил[13] был мне песней. Момчил был моим властителем. Для меня героем был Момчил. Он стал и судьбой моей. Я не считаю, что жила до того, как встретилась с теми глазами, через которые мир казался мне созданным лишь для меня одной».
«Отец мой был единственным существом, которое я любила — до того, как встретилась с Момчилом. Матери своей я не помню. В серебристую ночь месяца Декар[14], в полночь родилась я. В тот же час, когда родилась и луна на небосклоне, произошло землетрясение, которое вещало, по словам старых людей и по книгам, насилие, междоусобицы, убийства, много вздохов и слёз. Неужели моя судьба принесла всё это? Я много раз задавала себе этот вопрос. А может быть, я просто родилась с такой злой судьбой, что и мать моя умерла в тот же час».
«Я помню, как в Тырново воды Янтры монотонно плещутся под нашей башней и мой старый отец, с белой бородой и волосами, шагает по холодным залам. Неспокойные дни шествовали по нашей земле. Междоусобицы охватили народ».
«Спорили сыновья царя и делили государство на свою и чужую землю. Называли чужой землю брата, присваивали землю, данную им только для правления ею, а народ — о народе вообще не помышляли».
«Между Марицей и Местой уже поселились чужеземцы, чёрные арапы и турки, а государство распадалось и каждый владетель, у которого была земля и народ, заботился только о себе. Великое время Ивана-Асена миновало. Черноризцы стали снова преследовать народ. Предавали анафеме всякого, пытавшегося показать им, что они ошибаются, что богу не угодно, когда они богатеют, пьянствуют и возвеличиваются над народом, который должны были бы вести, как мирное стадо, за собою».
«Всё это я сама слышала от отца моего, боярина Иваца, из колена Калоянова. То же он сказал и ца рю, когда тот прогнал нас из дворца и сослал сюда, в крепость Орлиное Гнездо».
«Наша крепость была мрачной темницей среди этих голых бесконечных гор. Нашими стражами были голодные бродяги, изгнанники, лишённые родных и друзей».
«Но жив ещё для меня тот день, когда я встретила его, провозгласившего себя боярином и воеводой, предводителя изгнанных и ограбленных людей, повергнутых в слёзы отцов и заточённых мудрецов — Момчила. Было лето 6842 года[15] от сотворения мира. И сейчас помню я этот день Константина и Елены. Редкие здесь деревья отцветали, а на лугах был праздник бабочек, пчёлок, кузнечиков и певчих птичек, возвратившихся из неведомых дальних краев. Над безднами и скалами Родоп разливался утренний звон била маленькой церковки у древнего святилища. По скалистой тропинке застучали копыта коней, и громкий мужской голос покрыл и звон била, и шум пенистой речки. Четверо всадников спрашивали моего престарелого отца. В их числе я впервые увидела его — Момчила. Я и сейчас помню этот голос и ласковые слова».
« — Государыня, позови твоего отца, почтенного воеводу, боярина Иваца».
«Знала ли я тогда, почему так сильно забилось моё сердце? Знала ли, что встретилась с глазу на глаз со своей судьбой?»
« — Государь мой, — обратился он к отцу моему. — Мы ведаем и чтим боярина Иваца, изгнанного самодержцем и черноризцами за то, что сердце его говорит истину. Мы признаём его нашим повелителем и боярином здесь, в Родопах. Он ни от кого не требует податей и тягла, ни у кого не отнял куска хлеба и предпочитает сам жить, как простые люди, чтобы душа его осталась чистой и сердце правдивым. За это мы его чтим и уважаем. Я — Момчил. Бездельников и несчастных людей веду я за собой, но все мы перед боярином Ивацом преклоняем головы и хотим, чтобы он это ведал. Мы ставим его нашим боярином и государем и да не устыдится он нас, но примет и подготовит, чтобы стали мы настоящими воинами».
«Рядом с Момчилом сидел на коне и тот мудрый старец, кому я обязана всем до сего дня, кто стал покровителем нашей любви, дедец[16] Страшил. Его босые потрескавшиеся ноги были вложены в стремена, а пурпурная тога приговорённых к смерти пылала на нем, как царская багряница[17]. Тогда, сама не знаю почему, я назвала его про себя «Босоногий царь». Он сказал тихим голосом, склонив голову перед моим отцом:
«Мы, люди, создали для себя такой порядок, чтобы в народе были первенцы и подчинённые. Первенцы совсем не другой крови и не другой плоти, чем подчинённые. Они только мудрее, терпеливее, добрее и выше других. Таков ты здесь среди нас. Тебя прислал царь в насмешку сюда, в старинную крепость Калояна, воеводой и боярином, потому, что здесь только бедные изгнанники и дикие звери. Но вот мы, изгнанники, ценя тебя за мудрость, кротость, терпение и смелость, зовём тебя стать нашим государем. Ивац, мое иссохшее лицо не говорит тебе ничего, но и я пришёл оттуда, откуда изгнали и тебя. Собор черноризцев Ивана-Александра, по подобию собора Борила, изгнал меня сюда. Леса укрывают смелых мужей, а пещеры — новую мысль нашего несчастного времени. Стань вождём рабов, Ивац, отцом бездомных человеческих сердец и каждый камень здесь превратится в живого человека, каждая пещера в крепость и каждый утёс в бойницу, а угнетённых и исстрадавшихся на нашей земле тысячи, и все они придут сюда к нам. Тогда Тырново-город услышит наше слово, а оно — великое слово правды. Я всё сказал. Моё слово было словом магов — просветителей и защитников народа. Значит, это было словом народа».
«В небе раздался орлиный клёкот. Все подняли взоры и увидели: в синеве бились два орла. Жестокая распря огласила простор неба и, наконец, вцепившись друг в друга, оба стали падать, кувыркаясь, на землю и разбились насмерть».
« — Печальное предзнаменование послало нам небо в сей час, — промолвил в ответ мой отец. — Прежде, чем я сказал вам хоть одно слово, вы увидели, что случилось со сражавшимися орлами. Это — знаменье. Так будет и с нашим государством, если я послушаю тебя, богомил, или тебя, предводитель бездомных и изгнанников. Это знаменье показывает нам, к чему ведут братоубийства и каков конец всякой междоусобной борьбы».
«Я не согласен с царем, не разделяю образ жизни и дела черноризцев-архиереев, превратившихся из духовных вождей и пастырей народа в поклонников живых и мёртвых идолов и догм, но я и не с вами. Я не могу стать предводителем непокорства, которое само не ведает того, как оно завтра устроит опрокинутое царство, с какими законами, с какими правдами, с какой верой. Извне нас подкарауливают враги. Государство наше приманка для завоевателей. Если нам не дано помочь ему нашей мудростью, пусть по крайней мере мы не станем поднимать на него меч».
«Вот моё слово».
«— Ты щадишь тех, кто не щадит тебя! — воскликнул Момчил.»
«— Дело здесь не во мне или в тебе, Момчил! — был ответ моего отца. — Свара в доме всё ещё может быть улажена, покуда цел самый дом, но если будет дом разрушен — к чему тебе тогда лад? Дом строится не легко».
«Всадники пошевелили поводьями и тронулись в путь. Мой добрый старый отец проводил их до крепостного рва и там сказал им:
« — Эта крепость всегда будет открыта для вас. Мой меч будет принадлежать вам, храбрые мужи, и если здесь кто-либо попытается действовать против вас, то мы будем заодно».
«Момчил соскочил с коня и стал перед отцом. Как он был прекрасен, Момчил!»
« — Боярин Ивац, — сказал он, опускаясь на колени. — Прими меня в эту крепость с моими молодцами и будь нашим государем. Мы будем хранить твои заветы.
Отец обнял его и прослезился».
«На Петров день отец умер. В крепости я осталась с Момчилом одна, но я уже была его женой».
«Подземелья, только вы знаете то незабываемое торжество!»
«С тех пор прошло десять лет. Момчил уже мертв. Десять лет! Разрушена крепость победителями Момчила. Когда я его видела в последний раз, я знала, что провожаю его навсегда. Всё во мне говорило это. Сердце моё не переставало сжиматься до того дня, когда я увидела покрытого пылью всадника, поднимающегося в крепость с опущенными плечами и повисшей головой».
