словно проведённая по отвесу, с геометрической точностью, неведомой искусной рукой.
Козочка тоже подошла к скале, понюхала трещину и чихнула. Удивлённая тем, что с ней случилось, она снова сунула мордочку в трещину, фыркнула и опять чихнула. Тут и дед Стоян тоже сунул нос в трещину. На него пахнуло запахом подземелья… Козочка, опять сунувшая мордочку в трещину, чихнула в третий раз. Дед Стоян взял в руки её головку, притянул к себе и поцеловал в мордочку.
— Ну как же не назвать её умницей! Ещё какая умница! Красавица ты моя! Настоящий геолог!..
Старый университетский служитель так обрадовался своему открытию, что не знал, куда деваться от радости.
Они с козочкой вышли из глубокого узкого оврага и остановились на его берегу.
В этот момент горы вздрогнули от сильного грохота. Последовал громкий треск в овраге и свист, как от вырывающегося пара. Облако пыли поднялось и быстро осело над поляной.
Дед Стоян стоял с растрёпанными волосами, бледный как полотно. Козочка спряталась так, что только голова её виднелась между его коленями. В её вытаращенных глазах отражался ужас.
Дед Стоян залёг в траву в ожидании нового взрыва, прижимая к себе козочку. Другого взрыва, однако, не последовало. Тогда он подполз на четвереньках к обрыву и заглянул в овраг. На месте чёрной треснувшей скалы зияло чёрное отверстие.
— Туннель, туннель! — закричал дед Стоян и, встав на ноги, побежал к станции.
Над Чёртовыми Берлогами стлался тёмный дым. Это заставило его остановиться на полдороге. В голове у него проносились спутанные мысли. Он сел, чтобы отдохнуть и подумать, а мысли как живые стали прыгать у него в голове и каждая тянула к себе. Вот-вот голову разорвут.
Он пристально всматривался в закат, словно свет уходящего солнца должен был разъяснить всё, что было загадочного в это мгновение.
Козочка, которой надоело ждать, повернула голову, посмотрела на него большими жёлтыми глазами и боднула в плечо. Он машинально взял её голову под мышку и заговорил с ней, как с человеком:
— Гром загремел далеко отсюда, а дым вышел и здесь. Где аукнулось, а где откликнулось! Вот тут и пойми. Туннель, душа моя, есть туннель. Та Чёрная скала была вроде пробки… Так-то оно. И всё тут. Ну, а теперь? Профессор-то наверняка уже вылетел. Этакий грохот! Чудеса, право. Только бы не того… Оборони боже! А что, если там у этих самых Чёртовых Берлог… Пошли, душа моя. Скорее, скорее!
Козочка вытащила голову у него из-под мышки, отбежала и взглянула на него так, как будто торопилась больше, чем он сам.
— Идём, идём! — шептал дед Стоян, отряхивая на ходу брюки, принюхиваясь и стараясь проникнуть взглядом за перевал Орлиного Гнезда, к зловещим осыпям Чёртовых Берлог.
Дед Стоян очень хорошо сделал, направившись к Чёртовым Берлогам. Он прибыл на место происшествия как раз вовремя, в сопровождении своей козочки. Его появление было встречено с облегчением профессором Ивановым, суетившимся вокруг профессора Мартинова и Павлика. Он был испуган и беспомощен.
Козочка деда Стояна оказалась не только хорошим геологом, но и хорошим санитаром, оказав первую помощь своим живительным молоком.
19
Этой ночью в Центральной станции геологической экспедиции свет не гас.
В большом зале допоздна царило оживление. На походных койках лежали старший геолог Петров, спасённый Элкой и Китой с помощью рабочих его бригады, профессор Мартинов и Павлик. Все трое получили от профессора Иванова по дозе снотворного и теперь, после необычайного дня, спокойно спали.
Врач из села не появлялся — он был где-то в городе. Для оказания первой помощи явилась дежурная акушерка, при появлении которой все смеялись, перед тем как предоставить себя её заботам. Место врача занял профессор Иванов.
Акушерка оказалась расторопной и распорядительной родопчанкой, которая за несколько часов привела в порядок «холостяцкий» дом.
— Для какой помощи вызвали вас, акушерку? — смеялся больше всех профессор Мартинов.
— Вы сейчас все ляжете и выпьете вот эти лекарства, которые дал профессор — она имела в виду Иванова — и не будете много рассуждать. Ежели бы вы знали больше него, были бы и вы профессорами! — строго распорядилась она и заставила всех лечь на койки и выпить снотворное. Затем она занялась другими делами. Здесь чувствовалась необходимость в твёрдой женской руке, а её рука была достаточно твёрдой. Она нашла дело и для Элки, и для Киты, и для деда Стояна.
— А ну, дедуся, возьми эти камни отсюда и отнеси их вон туда, на окошко! Разложи их там на подоконнике! Чудаки, право! Завалили столы, стулья, кровати камнями, пылью, травой. Никакой гигиены. Без гигиены, голубчики, далеко не уйдешь. А ну ты, девушка, пошевелись, постирай вот эти скатёрки, а ты возьми вон те вещи!..
Акушерка распоряжалась как у себя дома и очень скоро всё на Центральной станции стало выглядеть по-иному. Хотя была уже поздняя ночь, в доме кипела работа, словно настало утро и готовилось какое- нибудь торжество. Но чем больше проходило времени, тем большее смущение овладевало всеми. И сама акушерка тяжело вздыхала.
Белобрысик ещё не вернулся.
Элка и Кита видели его последними. Они много раз повторили рассказ о своей встрече с ним, и в глазах их светилось такое беспокойство за его судьбу, что Павлик, перед тем как заснуть, жалел, что лежит тут с исцарапанными коленями и руками, а не находится там, где сейчас его друг. Девочки говорили о нём как о самом смелом человеке и это было очень мило с их стороны.
Когда весь дом затих, профессор Иванов забросил за плечо ружьё и тихонько вышел. Сияла луна, создавая сказочную картину отблесков и светотени. Он вздохнул, облегчённый и ободрённый приятной прохладой невероятно тихой лунной ночи и направился в лес.
Недалеко отсюда в сосновом лесу стоял приземистый лесной домик агупта Балцака, в который профессор Иванов любил заходить, днём и ночью. Балцака все здесь знали под одним именем — Одноглазый.
Агупты — египетские рабы, переселённые в болгарские земли во времена римского владычества. Ими пользовались для работы в подземных рудниках, а также как опытными кузнецами и слесарями.
Балцак сохранил своё наследственное родовое ремесло. Только вместо того, чтобы выковывать шлемы и мечи, он довольствовался изготовлением подков для мулов, и того, что он зарабатывал, хватало ему и его животным.
О нём местное население рассказывало легенды. Для окрестных жителей Балцак был чем-то вроде колдуна. У него был ручной волк и к нему в хижину часто приходили спать медведи, а медведицы приводили к нему во двор медвежат поиграть.
Одноглазый Балцак знал тайны многих целебных трав, успешно лечил самые страшные раны и умел говорить так, что птицы ему отвечали, а волк выходил к нему из своей норы.
Профессор познакомился с этим агуптом в первые же дни после своего приезда. Второй раз он встретил его случайно и сблизился с ним на почве общего интереса к растениям. Агупт увлёкся исследованиями естественника и стал ему помогать.
Они должны были встретиться в девять часов вечера на берегу протекающего здесь небольшого, но бурного прозрачного потока, пересекавшего своими извилинами самую живописную часть леса и носившего поэтическое название «Серебряный ручей». Хотя условленный час встречи давно миновал, профессор направился в определённое место, уверенный, что Одноглазый его дожидается.
