— Вовремя, пожалуй, — ответила она. — Мы вас ждали, ребята.

Люкс затянулась вновь.

— У нас есть машина, — продолжал Том Фахим. — Полный бак. Отвезем в любое место, куда вы только захотите.

— Это всего лишь «кугар», — пояснил Чейз Бьюэлл, — но бак у него довольно вместительный.

— Можно я сяду впереди? — спросила Люкс, скривив рот набок, чтобы вежливо выдохнуть дым в сторонку.

— Само собой.

— И кто же из вас, парни, составит мне компанию на переднем сидении?

Люкс подняла лицо к потолку и выдула одно за другим несколько колечек. Мы проследили за их полетом, и на сей раз Джо Хилл Конли не выбежал вперед, чтобы проткнуть какое-нибудь пальцем. Впервые мы могли осмотреться кругом. В доме запах ощущался сильнее, чем снаружи. То был запах сырой штукатурки, запах сточных труб, забитых бесконечными комками девичьих волос, запах покрытой плесенью мебели и заржавевших кранов. Тут и там все еще были расставлены банки с остатками краски, сохранившейся с прежних счастливых времен. Вообще, у гостиной был такой вид, будто здесь побывали грабители. Телевизор со снятым экраном стоял вполоборота к стене, а перед ним был раскрыт принадлежащий мистеру Лисбону ящик с инструментами. У кресел отсутствовали подлокотники или ножки, словно Лисбоны топили ими камин.

— Где твои родители?

— Спят.

— А сестры?

— Сейчас спустятся.

Что-то громыхнуло наверху. Мы отпрянули к двери.

— Пошли, — позвал Чейз Бьюэлл. — Нам лучше убраться отсюда. Уже совсем поздно.

Но Люкс лишь затянулась снова, качая головой. Она просунула палец под полоску лифа на своей груди и поправила ее, открывая красный след на коже, оставленный лямкой. Все замерло вновь.

— Погодите, — сказала она. — Еще пять минут. Мы не успели собраться. Пришлось дожидаться, пока уснут родители. Они с трудом засыпают, особенно мама. Вечно у нее бессонница. Наверное, она и сейчас еще не спит.

Люкс привстала. Мы смотрели, как она поднимается с мешка, наклоняясь вперед, чтобы не упасть. Лиф, державшийся на тонких завязках, отделился от ее тела, так что нашим глазам предстала темная пустота между тканью и кожей, которую тут же заполнила мягкая плоть ее словно припудренных грудок.

— У меня ноги распухли, — заявила Люкс, поднявшись. — Хуже не придумаешь. Вот почему я ношу сабо. Вам нравится? — Она покачала тапочкой, удерживая ее на кончиках пальцев.

— Ага.

Теперь она стояла, выпрямившись во весь невеликий рост. Нам же пришлось напомнить себе, что все это происходит в действительности, что перед нами настоящая Люкс Лисбон и что мы правда находимся с ней в одной комнате. Она окинула себя беглым взглядом, поправила лямку, тронув большим пальцем открывшуюся нашим взорам припухлость справа. Затем Люкс вновь подняла лицо, будто заглядывая в глаза каждому из нас одновременно, и шагнула вперед. Она переставляла деревянные подошвы сабо, и тени обволакивали ее фигуру; Люкс приближалась, и мы слышали, как раздаются в темноте ее шаги. До нас донесся ее голос: «Мы все не поместимся в „кугаре“». Она сделала еще один шаг, и на лицо ее вновь лег слабый отсвет. Секунду-другую оно представлялось нам застывшей маской: лицо Люкс было слишком белым, изгиб ее щек был чересчур идеален, выгнутые брови казались нарисованными, а полные губы — слепленными из воска. Впрочем, затем она очутилась совсем рядом и в ее глазах мы различили свет, узреть который вновь тщетно пытались всю оставшуюся жизнь.

— Лучше взять машину моей матери, вам не кажется? Она больше. Кто из вас поведет?

Чейз Бьюэлл поднял руку.

— Как думаешь, ты справишься с семейной тачкой?

— Еще бы. — И, помолчав: — У нее автоматическая коробка, верно?

— Да.

— Справлюсь. Без проблем.

— Пустишь меня порулить немного?

— Конечно. Но надо поспешить. Я только что слышал какой-то шорох. Может, это твоя мать.

Люкс подошла к Чейзу Бьюэллу вплотную. Она подошла к нему так близко, что ее дыхание коснулось его волос. И затем, прямо перед всеми нами, Люкс расстегнула ему ремень. Ей даже не пришлось опускать взгляд. Ее пальцы твердо знали, чего хотят, и лишь однажды они встретили какое-то препятствие, что заставило Люкс мотнуть головой, как музыканта, случайно взявшего неверную ноту. Все это время она смотрела прямо в глаза Чейзу, медленно поднимаясь на цыпочки, и в полной тишине, снова овладевшей домом, мы ясно расслышали, как расстегивается «молния» на брюках Чейза. Она открылась сверху вниз, до конца, от наших шей до самых копчиков. Никто не пошевелился. Чейз Бьюэлл не дрогнул. Глаза Люкс, горящие и бархатистые, сияли в полутьме комнаты. Сбоку у нее на шее тихонько пульсировала жилка — та, которую по этой самой причине полагается сбрызгивать духами. Даже если Люкс расстегивала брюки одного Чейза Бьюэлла, нам всем представлялось, что ее пальцы проделывают это именно с нами; они тянулись, чтобы завладеть нами, и Люкс точно знала, как это делается. И в самый последний миг откуда-то снизу донесся глухой удар. Наверху во сне закашлялся мистер Лисбон. Люкс застыла без движения. Она отвернула лицо, будто спрашивая совета у себя самой, после чего произнесла:

— Сейчас не время.

Она выпустила из пальцев пояс Чейза и отошла к двери.

— Мне надо немного пройтись, подышать свежим воздухом. Вы, ребята, задали мне работу. — Люкс улыбнулась затем некрасивой улыбкой, безыскусно, неловко.

— Я посижу в машине. А вы оставайтесь здесь и ждите моих сестер. У нас полно вещей. — Она пошарила на полке у двери и нашла ключ от машины. Шагнула прочь, но задержалась в дверях:

— Куда поедем?

— Во Флориду, — ответил Чейз Бьюэлл.

— Классно, — сказала Люкс. — Флорида…

Минуту спустя мы услышали стук захлопнувшейся в гараже автомобильной дверцы. Некоторые из нас припоминают чуть слышный мотивчик поп-песенки, сообщившей нам, что Люкс включила приемник. Мы ждали. Мы не знали толком, где находятся другие сестры. До нас доносились звуки лихорадочных сборов — скрип дверцы шкафа, гул пружин кровати, принявших на себя вес чемодана. Наверху и внизу раздавались чьи-то шаги. Что-то протащили по полу подвала. Хотя природа этих звуков ускользала от нас, им сопутствовала какая-то четкость. Каждое движение казалось отрепетированным, было частью заранее разработанного, сложного плана бегства. Мы знали, что нам самим в этой пьесе отведена роль пешек, чья польза будет оценена лишь со временем, но это ни в коей мере не умаляло нашей радости. Мы только все отчетливее понимали, что уже очень скоро окажемся в одной машине с сестрами Лисбон, мы повезем их прочь из нашего зеленого пригорода, куда-то в абсолютную свободу окольных дорог, о существовании которых мы пока не подозреваем и сами. Мы сыграли в «камень-ножницы-бумага», определяя, кому ехать, а кому — остаться. Все это время нас не покидало чувство, что девушки вот-вот присоединятся к нам; оно делало нас совершенно счастливыми, и это счастье мы держали в себе, не выпуская наружу. Кто мог знать, что мы так быстро привыкнем к этим звукам? К мягкому шуму застегивающихся кармашков на крышках чемоданов? К тихому звону бижутерии? К эху шагов согнувшихся под тяжестью багажа сестер, выносящих вещи в скрытый от наших глаз коридор? Неизведанные трассы, незнакомые дороги уже сплетались в нашем воображении, громоздя узловатые маршруты. Мы представляли, как мы мчимся по бездорожью, оставляем новые просеки в диких лугах, пересекаем лесные ручьи и безлюдные дворы заброшенных фабрик. На какой-нибудь заправочной станции нам придется получить ключ от женской уборной, потому что сестры постесняются спросить его сами. Мы включим радио погромче и опустим стекла на дверцах машины.

В какой-то момент, пока мы с открытыми глазами видели свои сны, дом окончательно погрузился в тишину. Мы решили, что сестры закончили собирать вещи. Питер Сиссен вытащил из кармана фонарик-