«матки»? Где эти планеты, где их базы?

Глаза у него сверкали, словно индикаторы на блоке наведения.

Мы переглянулись с Гилви.

– Нет, герр оберст, не можем. Но... есть способ, как можно попытаться это сделать. Но тут без добровольной помощи dame Паттерс ничего не получится и получиться не может.

Валленштейн воззрился на неё.

– Гилви, я понимаю, что вы боролись против Империи по идейным мотивам. Я...

– Имперские карательные части казнили её родителей, герр оберст.

Глаза полковника заледенели.

– Это случается, – едва двигая губами, проговорил он. – Это случается. Невинные гибнут... Я сожалею.

– Мои родители не были невинными, герр оберст, – с достоинством ответила Гилви. – На моей родной планете они были богатыми землевладельцами и... защищали свой образ жизни. Я не стану говорить о том, правы они были или нет. Это мои родители. Казнённые без суда и следствия.

– Я сожалею, – повторил Валленштейн. – Но Руслан утверджает, что нам не обойтись без вашего содействия. Не буду произносить пышных речей и призывать вас вспомнить о патриотизме. Скажу лишь, что готов гарантировать вам не только жизнь, но и свободу. Если, конечно, все мы выживем и у рода человеческого останется место, чтобы наслаждаться плодами оной свободы.

Гилви вздёрнула голову.

– Да, мне нужна свобода, да и от жизни в придачу я бы не отказалась, – съязвила она. – Но гарантий вы никаких дать не можете, герр полковник. Вы лишь командир бригады. Не более того. Армейский офицер, пусть даже со связями в Генеральном штабе.

– Придётся вам мне поверить, госпожа Паттерс. Ни у кого из нас нет выбора.

– Это не так. Выбор есть всегда, герр оберст, – обворожительно улыбнулась Гилви. – Например, у меня есть выбор умереть немедленно, раскусив соответствующую ампулу.

– Искренне надеюсь, вы этого не сделаете, госпожа Паттерс.

– Не сделаю, герр оберст. Но только до того момента, пока не пойму, что... Руслан, скажи ему.

– Чтобы понять, откуда приходят «матки», – по возможности спокойно сказал я, – нам с Гилви надо дать больше свободы и силы своим биоморфам. К чему это приведёт – никто не знает.

– Больше свободы? Это как? И для чего?

– Биоморфы способны коммуницироваться друг с другом. Чтобы нам почувствовать точное местонахождение планет, надо, чтобы их почувствовали бы наши... симбионты.

– При этом Руслан скромно умалчивает, что таких планет – не одна, не десяток, даже не сотня, – меланхолично напомнила Гилви. – Может, тысячи, а может, и миллионы. И со всеми ими должна будет героически покончить одна-единственная бригада «Танненберг»? Или Руслан Фатеев отправится в имперскую столицу, убедит Его Величество кайзера в правильности свой теории и возглавит «дранг ам химмель»? После чего во все имперские территории будет спущен план по возведению памятников герою в полный рост – ну, разве что чуточку поменьше изваяний Бисмарка или Фридриха Великого.

– Сотни планет? Тысячи? – поднял бровь Валленштейн.

– Может, и больше, герр оберст. Галактика велика.

– Тогда я был бы признателен тебе, Руслан, если бы ты посвятил меня в остальные подробности. Пока что это выглядит... странно.

– Герр оберст! Если бы я точно знал, что надо делать и куда нанести удар... Всё, что я говорю, – что нам надо и дальше наступать на Тучу. Не только, чтобы спасти Каппу. Наших с Гилви биоморфов надо... развивать. Чтобы мы смогли что-то действительно увидеть. А дать биоморфам для этого силу мы можем только так.

– Ara-ага, только прошу помнить, что удаление отросших щупалец, рогов и прочего стандартной армейской страховкой не покрывается, – мрачно пошутила Гилви.

– А что потом?

Они совершенно правы, когда требуют с меня ответа. Но как облечь в слова одни лишь смутные подозрения?

– Мы столкнулись не с сознательным, направленным вторжением, – глубоко вдохнув, начал я. – Иначе и «матки», и Дбигу действовали бы совершенно по-иному. В рамках обычной логики наступления, которую нам постичь вполне по силам. Впрочем, об этом говорилось уже не раз. Мы обсуждали и то, не воюем ли мы со «сверхцивилизацией биоморфов». Нет, не воюем. Биоморфы – только инструмент. Но вот чей – мы пока не знаем. Как не знаем и то, почему этот инструмент используется именно так, а не иначе.

– Болтология! – фыркнула Гилви.

– Гил, у нас фактически только один способ. Сделать так, чтобы мы тоже могли бы управлять Тучей. Заставить её тварей убивать себе подобных.

– Почему ты так решил, Руслан? – поднял бровь Валленштейн.

– Мы с Гилви уцелели под Тучей. Я выжил в реакторе. Ничего не случилось и с Дарианой Дарк. Напрашивался вывод, что для биоморфов «свои» – строгое табу. Однако это оказалось не так. В последнем бою Туча именно стремилась уничтожить меня. Стремилась с особенной яростью, в полном неистовстве. Это внушает надежду, что мы сможем повернуть какую-то часть этих бестий против их самих.

– Звучит крайне заманчиво, – признал полковник. – Но, как говорите вы, русские, легко сказать, да трудно сделать.

– Вот потому нам с Гилви и надо рискнуть. Дать биоморфу больше воли, в надежде, что сможем всё- таки управлять им, а через него – и Тучей.

– А чего это ты так за меня решаешь? – возмутилась Гилви.

– Фройляйн Паттерс, позволю себе сделать вам напоминание...

– Не пугайте, полковник, меня уже ничем не испугаешь. И умирать мне доводилось, и с того света возвращаться. И я знаю, что это далеко не так страшно, как вы мне пытаетесь намалевать. Нет у вас ничего, чтобы меня заставить. Убить – можете, а принудить – нет.

Она была совершенно права.

Конечно, я мог прочесть ей лекцию о галактическом единстве человечества. О том, что не важно, какая империя, республика или федерация правит им, – главное, чтобы человечество выжило. Категорический императив, не доказуемый логическими построениями. Может, с точки зрения той же Вселенной род людской – лишь досадное недоразумение? Может, гораздо «лучше» окажется, если мы, хомо, исчезнем?..

Хорошие вопросы. Особенно прекрасны они тем, что собери ты хоть целый философский факультет, ни один из учёных умов не даст ответа. Каждый решает для себя сам, и логика тут совершенно ни при чём. Это нечто идущее изнутри, глубокие корни, выпускающие по весне молодую поросль тех самых категорических императивов, которые либо есть, либо нет, и, если они отсутствуют – взывать к чувствам, подобным мной упомянутым, совершенно бесполезно.

Валленштейн этого, похоже, не понимал.

– Взываю к вашим патриотическим чувствам, госпожа Паттерс. В конце концов, наши расхождения относятся исключительно к деталям повседневного бытия рода человеческого, однако ни я, ни вы не ставите под сомнение само выживание нашей расы!

– К моим патриотическим чувствам, полковник, раньше надо было взывать. Когда моих родителей...

Она резко отвернулась.

– Но неужели все люди, какие есть, должны расплачиваться за... превышение должностных полномочий одним-единственным командиром?

– Полковник, – Гилви вздёрнула подбородок, взглянула на него в упор. – Полковник, не тратьте зря время. Вы выбираете неправильные слова.

– Может, мы будем считать, что я их уже нашёл? – Валленштейн позволил себе след бледной улыбки.

– Может, мы будем считать, что я тебя просто попросил? По-дружески... нет, не по-дружески. – Я положил Гилви руку на плечо. – Гил, мы с тобой...

Она немедленно просияла, что в её положении казалось по меньшей мере странным.

– Правильные слова очень просты, герр оберст, – презрительно бросила она через плечо, без стестения