– А я и не терзаю, – ответил я. – Никто ведь не доказал, что я перевозил наркотики. А вдруг это было лекарство для любимой тетушки Валентино, умирающей в далекой Колумбии?

– Что ж, примем это за рабочую гипотезу… Что ты намерен делать, Цезарь?

– Ехать в Оруру.

– А почему не лететь?

– Нет визы.

– У нас осталось три дня.

– У тебя осталось три дня, – уточнил я.

– На что ты намекаешь?

Я вздохнул.

– Анна, я уже устал обсуждать этот вопрос. Не смотри на меня такими страшными глазами. У тебя своя жизнь, у меня – своя. Ты прилетела сюда отдыхать, а я – решать свои вопросы.

Она замахала руками, а потом закрыла уши.

– Все! Все! Все! Хватит, не могу слушать твое нытье! Не плачь, я скоро отстану от тебя. Довезу до Оруру, а оттуда сразу поеду в Ла-Пас. Ты говоришь, это недалеко?

Оруру был расположен в самом сердце страны, высоко в горах. Нам показалось, что жители в нем отличаются удивительным жизнелюбием и умением находить для себя всевозможные развлечения. Мы пришли к такому выводу исходя из количества подвыпивших людей, танцевавших прямо на улицах города под вой и хлопки петард и фейерверков. Со всех сторон неслась музыка, причем она не смолкала ни на мгновение даже ночью. Мало того, с наступлением темноты и прохлады гулянье в городе стало более оживленным. По улицам пошли колонны девушек, на которых только при очень большом желании можно было разглядеть одежду, кривляющиеся клоуны в масках и набедренных тростниковых повязках, усатые бронзоволицые мужчины в кожаных безрукавках с целым арсеналом пистолетов за широкими поясами – не разберешь, настоящих или бутафорных.

Анна просто обалдела от этой хохочущей, поющей, танцующей и пьющей толпы и чуть было не поддалась ее воздействию. Я едва успел придержать ее за руку.

– Куда ты?

– Давай пойдем с ними! – крикнула она.

– Ты теряешь голову, Анна. Лучше выпьем по стаканчику пепси.

Мы протиснулись к столикам открытого кафе и сели за свободный.

– Я хочу шампанского, – сказала Анна. – Много. И фруктов!

С официантами здесь, по-видимому, была напряженка. Сколько я ни крутил головой, никто не изъявлял желания нас обслужить. Пришлось идти самому.

Сильно выпивший бармен едва шевелился за стойкой, и вокруг него уже образовалась толчея. Я протиснулся поближе, меня толкнули, и я нечаянно задел локтем невысокого коренастого мужичка лет сорока в красной рубахе, завязанной на животе узлом, и широкополой шляпе, сдвинутой на затылок. Не вынимая изо рта крохотный окурок, который, кажется, уже обжигал ему губы, мужичок пробурчал:

– Понаехали янки, жизни от них нет.

– Извини, – сказал я ему.

– За «извини» тут не наливают.

– Эй, бармен! – крикнул я. – Две бутылки шампанского и бокал портвейна.

Оказывается, для того чтобы привлечь внимание полусонного бармена, достаточно было сильно хлопнуть ладонью по стойке, приклеивая к мокрой полировке долларовую купюру. Меня обслужили мгновенно.

Бутылки я взял в одну руку, а бокал с портвейном пододвинул обиженному мужичку. Он оценил мой жест, оживился, взял бокал, отпил глоток.

– Ты где сидишь?

Я кивнул на столик, где меня дожидалась Анна, и стал протискиваться к ней. Мы не успели откупорить первую бутылку и разлить по стаканам, как к нам подсел мой новый знакомый.

– Хуан, – представился он, кивнув Анне. – Хуан, – сказал мне, протягивая крепкую маленькую руку, на безымянном пальце которой поблескивал золотой перстень. – Оказывается, и среди янки попадаются приличные люди.

– Мы не янки, – ответил я. – Мы русские.

– Русские? – удивился Хуан. – Я сегодня уже встречал здесь русских. Как вас сюда занесло?

Он видел, что я с трудом понимаю его, и повторил вопрос медленнее.

– Мы туристы.

Хуан понял, закивал, отпил портвейна, повернулся к соседнему столику, попросил сигарету и снова положил локти на наш столик.

– А я немного террорист, – объяснял он, потягивая из своего бокала. – Нашу группировку слегка покусали мартышки, и нам пришлось вернуться в город.

– Кто такие мартышки? – не понял я.